Драматически иллюстрированный ответ на вопрос, изменили ли мир события 11-го сентября 2001 года, нам каждодневно дает телевидение. Немецкие солдаты и военнослужащие из других стран в Афганистане; деморализованные оккупационные войска США в Ираке; ООН, перед которой после террористического акта в Багдаде стоит самая масштабная в ее истории задача по восстановлению страны. За два года террористические акты, совершенные в Вашингтоне и Нью-Йорке, изменили мировую политику кардинальнее, чем любое другое событие, начиная с 1989 года.
В тот год падение Берлинской стены стало символом завершения 75-летней эпохи, которую историк Эрик Хобсбоум (Eric Hobsbawm) точно определил как «укороченный 20-й век». Двенадцать лет спустя, наступил день, который американцы называют 9/11. Он стал кровавым началом исторического периода, о продолжительности и настоящем характере которого пока трудно судить.
Ясно одно, что 11-е сентября опасным образом сплотило мир, поскольку исламистам удалось донести свою ненависть к Западу до южной оконечности Манхеттена - сенсационная подвижка в деле глобализации, которая может означать начало эпохи роста числа конфликтов между культурами и континентами, но и эпохи активного сотрудничества в рамках всего мира.
Мечта о мягком протесте
Какой вариант возьмет верх, зависит, не в последнюю очередь, от мужества и дальновидности нынешнего поколения руководителей в Америке и в Европе. Что, во всяком случае, будет разрушено, так это миф об окончании истории - это невероятно наивное и невероятно американское ожидание того, будто капитализм западного образца после распада Советского Союза будет идти как непререкаемый образчик для подражания в деле глобализации от одного триумфа к другому.
Террористические акты, совершенные в Нью-Йорке и в Вашингтоне, продемонстрировали Америке, до сих пор не избавившейся от шока, совершенно иную реальность. Они показали, в частности, что глобализация в культурной, технологической и политической сферах вселяет в менее успешных регионах мира неуверенность, которая может легко трансформироваться в наполненную ненавистью вражду по отношению к западным государствам.
Сегодня мы можем только мечтать о том, чтобы борьба против западно-капиталистической империи сохраняла форму относительно мягкого протеста тех противников глобализации, которые, начиная с 1999 года вызывали к жизни в Сиэтле и Ницце, в Гетеборге и Генуе традиции уличных боев поколения 68-го года. Вместо этого западная политика нашла для себя в лице радикального исламского террора противника, потенциал насилия которого намного больше, чем он был до сих пор у всех негосударственных террористических союзов вместе взятых.
Нам неизвестно, в какой мере мы должны быть благодарны успешной работе спецслужб за то, что пока можем избегать повторения новой бойни, равной по масштабам нью-йоркской. Но кровопролитие на Бали и другие террористические акты, совершенные после 11-го сентября, говорят о том, что есть слишком много фанатично настроенных радикальных исламистов.
Осознание вместо мужества
Многие ведущие политики в Америке и Европе соглашаются с мнением, что плодотворное совместное сосуществование с исламскими странами и мусульманами там и у нас должно являться основной целью действий правительств западных стран. Однако немногие делают из этого четкие, творческие и мужественные выводы, как министр внутренних дел Франции Николас Саркози (Nicolas Sarkozy), который приложил огромные усилия, чтобы получить согласие представителей региональных исламских религиозных общин на регулярный диалог с французским правительством.
Западу в большей степени недостает не осознания проблемы, а мужества определить финансовые приоритеты и сделать политические выводы. В Афганистане европейцы, как и американцы, отказывают в помощи и в обеспечении безопасности, в которых страна нуждается
