С другой стороны, как еще можно общаться с человеком, который уже болен. Оставим в стороне воспоминания о причинах заболевания, о первых, вторых и третьих очевидных симптомах. О неправильной методике лечения, вернее, об отсутствии оной. Любимое слово пациента – «комфортно». Он хотел, чтобы и пресса сделала ему «комфортно». И она сделала, и делает. Российская пресса говорит с президентом Путиным как с больным – лишних вопросов не задает, старается не расстраивать, улавливает желанные темы и обходит молчанием нежелательные, не перебивает, кивает головой даже тогда, когда пациент несет полную ерунду. То ли врачи так подсказали, то ли сами догадались, что не стоит нервировать человека. Я буквально с напряжением смотрела на днях так называемое интервью господина президента трем моим коллегам с телевидения. Как профессиональный интервьюер точно понимала, какие вопросы легко и естественно напрашивались в ходе длинных и, увы, неубедительных, монологов президента. Но с учетом тяжести заболевания говорящего, опасаясь публичного, прямо в эфире, приступа болезни, который мог быть спровоцирован любым неосторожным (или незапланированным, или несогласованным) вопросом, внутренне молила коллег: держитесь, ребята, не доставайте его вопросами, не загоняйте в угол, не злите, про Беслан, упаси Боже, не вспоминайте, да и вообще помалкивайте и слушайте, кивайте головами, преданно смотрите в глаза. Так пациенту комфортнее. И они это сделали! Наступив на горло собственной профессиональной песне, рискуя выглядеть идиотами в глазах здоровой части аудитории, они покинули «маленькую психиатрическую больницу», возможно, не выполнив работы, не приблизившись и не приблизив нас к пониманию того, ради чего они, собственно, навестили своего собеседника, но и не навредив больному. Молодцы!

Собственно, нашему единоличному пациенту уже давно кажется, что мир устроен так, как ему показывают основные телеканалы страны. Они заботятся о его здоровье и показывают то и так, что и как ему хочется видеть. Получается такая своеобразная ловушка для президента, такое кривое, но комфортное зеркало, перед которым можно было бы «красоваться» всю жизнь и думать, что это и есть жизнь. Но работа пациента такова, что иногда ему приходится покидать «маленькую психиатрическую больницу», садиться в самолет и улетать в реальное, а не виртуальное пространство, в реальный мир, населенный реальными людьми. И даже давать реальные пресс-конференции реальным журналистам, работающим на реальном телевидении и в реальных газетах. В такой некомфортной для пациента обстановке наступает обострение болезни. Практически всегда. И все это замечают. А это всегда так неловко!

Как правило, во время обострений президент пытается для начала нейтрализовать неприятного ему не в меру любопытного журналиста. Разными способами, в зависимости от того, какой именно неприятной для больного темы этот нахал коснулся. В зависимости от темы журналиста можно публично подвергнуть обрезанию, обвинить в продажности или, если уж совсем не в чем упрекнуть, посоветовать встать и показаться: «Что-то я вас не вижу, где вы?». Хотя это журналисты пришли посмотреть на президента, а не наоборот. Видимо, наш пациент подозревает, что португальский журналист испугается, спрячется и не закончит свой провокационный вопрос про Украину. В эти минуты, скорее всего, с больным происходит аберрация – ему кажется, что он все еще работает в разведке: сначала клиента надо опустить, потом подцепить на крючок, а потом вербовать. В этот момент стороннему наблюдателю тоже уже недвусмысленно кажется, что перед ним полковник КГБ, а вовсе не президент демократической России. Это кажется в самом начале ответа на конкретный, впрочем, вопрос, и в самом конце, когда Путин произносит чеканное угрожающее: «Все!» – как бы приказывая этим кретинам, которые щелкают камерами, магнитофонами и строчат в блокнотах, заткнуться. Но есть еще середина – собственно ответ на бестактный и некомфортный вопрос. В данном случае – в Лиссабоне – про Украину и про признание Путиным победы Януковича.

И тут всему миру становится понятно, что российский президент не в себе. Зная заранее, что будет вопрос об Украине, господин президент и его помощники могли бы все-таки придумать какой-нибудь умный, дипломатичный, хитрый, в конце концов, ответ. Но президент страны, находящийся в этой должности второй строк, на полном серьезе утверждающий, что поздравил с победой на украинских президентских выборах господина Януковича по результатам экзит-поллов, выглядит, мягко говоря, чудаком. Лидер страны, настаивающий на принадлежности своей страны к Европе, находящийся в этот момент в Европе и называющей ОБСЕ по сути продажной организацией, звучит как советский политик середины прошлого века. Политик, попавший в ловушку по собственной глупости, переводящий публичное объяснение в плоскость «сами дураки», выглядит маргиналом, которого неловко приглашать в приличный дом.

Как сказала моя французская коллега, у нее от вчерашней пресс-конференции Путина остался болезненный осадок. Я насторожилась и поторопилась сменить тему разговора. Но она вцепилась в нашего бедного пациента мертвой хваткой: «Ку-ку, дорогая, ему завтра в Европу ехать и с этой самой ОБСЕ встречаться. Может, ты мне все же объяснишь, с чего это у него так едет крыша».

Ну как ей объяснить?

– Вы тут на Западе достаете его всякими некомфортными вопросами, а он этого не любит. Вот и срывается. А если его не трогать, не спрашивать ни о чем, дать ему сказать только то, что он хочет, и не заставлять говорить о том, о чем он не хочет, то он вполне…стабилен».

– Это называется диагноз, дорогая.

Глядя на кадры из Киева, где веселые люди пытаются отстоять свое право на честные выборы, ловлю себя на мысли, что нашему высокому пациенту, к счастью, эти кадры не показывают. Страшно подумать, в какое он может прийти раздражение, если так взбеленился от одного вопроса про Украину одного иностранного журналиста. Остается только последовать примеру папы римского и молиться за наших соседей.

Наталия Геворкян

Газета ру