Вместо того, чтобы воспитывать чувство гордости за храбрость советских борцов за права человека или вспоминать дореволюционные традиции русского либерализма, президент Владимир Путин продолжает осознавать себя 'чекистом'
Энн Аппельбаум (Anne Applebaum), 15 декабря 2004
МОСКВА - Ей лишь недавно исполнилось 18. Она учится на первом курсе небольшого американского колледжа. На безупречном английском она объяснила, что приехала к родителям в Москву на рождественские каникулы. Мы поговорили о том, как за последнее десятилетие изменился ее город, о новых магазинах, о том, как много москвичей путешествует за границей. На одной из московских улиц мы застряли в пробке, темы для разговоров иссякли, и для поддержания беседы я спросила ее, что она думает о последних событиях на Украине.
'Мы этим очень расстроены', - сказала она. Сначала я подумала, что ее семья расстроена тем, что российское правительство помогало украинскому нечестным путем выиграть выборы. Однако на самом деле они были расстроены тем, что Украина может выйти из сферы российского влияния. 'Если все эти страны вокруг нас вступят в НАТО и Евросоюз, Россия окажется в изоляции, - сказала она, - и мы не должны этого допустить'.
Это были непреднамеренные замечания человека, который был не совсем типичным русским. Но в этом-то и странность происходящего: молодая девушка, которая учится на Западе, чувствует себя оскорбленной тем, что соседи России хотят присоединиться к западным институтам. И ее взгляды в сравнении со взглядами других людей, не обучавшихся на Западе, сравнительно умеренные.
Несколькими днями позже во время семинара по 'гражданскому образованию' для учителей средних школ меня сердито спросили, почему американское правительство финансирует чеченских террористов и хочет уничтожить Россию. Конечно, не все в Москве разделяют убеждения, высказанные и моей попутчицей в машине - что Россия никогда не сможет присоединиться ни к одному из западных институтов, или что Россия должна занять 'последний рубеж' обороны против вторжения Запада, или что Россия должна во что бы то ни стало защищать последние бастионы своей империи. В прошедшие выходные в ходе несколько неорганизованного съезда активистов-демократов и борцов за права человека я слушала, как некоторые из них страстно говорили о природе русской ксенофобии и о том, как ее остановить.
Тем не менее, вера в то, что Россия имеет право быть империей, что без буферной зоны из послушных соседних государств она окажется в 'изоляции', широко распространена, и это не случайно. По крайней мере отчасти эти усиливающиеся убеждения стали результатом недавних решений российского правительства. Российское телевидение, которое контролируется государством, постоянно отдает дань уважения и почтения КГБ и армии. Российский президент возродил советский государственный гимн, он ведет резкие разговоры о Чечне и Украине. И все это воспринимается совершенно нормально.
Но нет ничего неизбежного в этой новой волне российской имперской ностальгии, нет никаких причин для ее расширения. Национальные символы со временем могут меняться. Германия сегодня гораздо больше ассоциируется с экономическими достижениями, чем с прусским милитаризмом, Британия менее всего ассоциируется со словом 'империя'. На прошлой неделе в Стокгольме по шведскому телевидению я смотрела торжественную церемонию вручения Нобелевской премии - глубоко архаичное мероприятие, на котором присутствуют члены королевской семьи, исполняется государственный гимн, мужчины стоят в белых галстуках, а женщины в бальных платьях. Я поняла, что награды, вручаемые за научный гений, пусть даже иностранцам, могут стать важной составляющей национального самосознания. А ведь всего столетие назад и у Швеции были колонии.
Действительно, как наглядно показывает история Соединенных Штатов, история любой страны содержит в себе поводы как для общенациональной гордости, так и для общенационального стыда. Американцы гордятся военной доблестью своей страны, но отнюдь не испытывают чувств гордости за тот ущерб, который американская армия нанесла вьетнамским деревням. Американцы кичатся своими традициями гражданских свобод, и вместе с тем испытывают неловкость из-за лагерей для интернированных японцев во время второй мировой войны.
Какое бы отвращение вы ни испытывали к излишкам американского национализма или к безобразным событиям в американской истории, вы не можете себе представить, чтобы США начали отдавать этим вещам предпочтение. А в России происходит именно это. Вместо того, чтобы воспитывать чувство гордости за храбрость советских борцов за права человека или вспоминать дореволюционные традиции русского либерализма, президент Владимир Путин продолжает осознавать себя 'чекистом', как Ленин называл представителей тайной полиции.
"The Washington Post", США
ИноСМИ
