В 1987 году я, преследуемый советскими властями, приехал в Москву, нашел американское посольство и перебросил через ограду пакет со своими произведениями – в надежде, что если меня арестуют, то мои произведения дойдут до западного читателя (мне было всего лишь 20 лет – понятно, что рассуждать так мог только не опытный человек).

Идею перебросить мои произведения через ограду посольства мне подсказал Юрий Алексеевич Зиневич, бородач-интеллигент из журнала «Вопросы философии».

Он был ответственным секретарем. Я часто бывал в редакции журнала на Смоленском бульваре – пытаясь возвратить посланное мне в семнадцать лет письмо известного философа И.Т. Фролова с обещанной научной помощью. Это письмо было изъято неким подонком Зиминым, работавшим ранее в журнале, а мои произведения куда-то пропали. Я ходил в журнал несколько раз в надежде их возвратить.

Потом исчез Зимин, и вместо него появился Зиневич, который проявил ко мне вдруг необычную симпатию. Он даже возвратил мне две мои статьи.

В один из вечеров, когда я выходил из «Вопросов философии», помещавшегося в двухэтажном особняке в трех километрах от посольства США, ко мне подошли два молодых человека и, показав корочки, посадили в открытую настежь «Волгу». Они представились уголовным розыском, сообщив, что произошла кража.

Никакой кражи в действительности не было. Это был не уголовный розыск, а комитет государственной безопасности, видимо, следивший за мной, когда я ходил около посольства.

Истинная причина моего задержания состояла в том, что я часами ходил возле американского посольства, пытаясь завести контакт с выходившими оттуда американцами и всучить им несколько своих статей. Безуспешно промаявшись там, я садился на троллейбус и две остановки ехал на Смоленский, попить чаю в забегаловке да заглянуть в журнал.

Юрий Алексеевич Зиневич предлагал мне несколько вариантов донести свои произведения: положить их на бампер автомобилей с красными иностранными номерами, – они принадлежали дипломатам, – или просто перебросить свои статьи через ограду. Мое время истекало, и я решил попробовать оба эти варианта. Я запечатал несколько своих статей в конверты и бросил их на западные автомобили. В сопроводительном письме я писал, что я преследуюсь советскими властями, что мне двадцать с небольшим лет, и что всю свою юность я не вылезаю из психушки в г. Андропове (ныне – г. Рыбинск); что я прошу передать мои сочинения западным корреспондентам и опубликовать. В самих статьях шло подробное описание издевательств в психбольницах, факт исключения меня из школы и многолетняя травля, которой я подвергся за мою попытку думать.

В двадцать один час ноль три минуты (запомнил это время навсегда) я позвонил с центрального переговорного пункта своим родителям домой с заявлением, что я направляюсь к американскому посольству и намерен бросить свои произведения через ограду.

(В ответ я услышал отборную ругань моего отца и крики моей матери. – Было такое ощущение, что они прощались со мной).

Я положил трубку, вышел из кабинки, и у меня все внутри похолодело. Я понял, что мне предстоит либо опять уехать домой, так ничего и не добившись, либо предпринять этот отчаянный акт.

Я дошел в сгущающейся полутьме до американского посольства и пошел к ограде. На меня с хитрецой смотрела красная рязанская морда милиционера, который, понятно, был не милиционером никаким. Он явно что-то предчувствовал.

Я подошел к ограде и перебросил пакет через ограду (это было старое здание). В ту же секунду трое ментов подбежали ко мне, схватили меня за руки и поволокли в фанерную будку, которая стояла около посольства. Один из них шваброй, обыкновенной шваброй, стал выгребать мою сумку с американской территории. Я не поверил своим глазам. В окне раздалась словно фотовспышка, – видимо, там фотографировали этот инцидент. Затем вышел дородный холеный американец, внимательно осмотрел ограду и потом зевнул и ушел.

Так американцы отреагировал на мою попытку перебросить мои произведения. Так они относились к инакомыслящим. Так они относились и к собственной территории, – равнодушно глядя, как русские менты обыкновенной шваброй забирают сочинения, переброшенные им. Так одни подонки сотрудничали с другими подонками.

Вы меня спросите, что было потом.

Потом меня трижды допрашивали какие-то люди в штатском. Они все время менялись. Стоял тот мент с красной рожей и кричал, что таких, как я, убивать нужно на месте. Потом приехала скорая помощь (она заменила научную помощь, обещанную мне философом Фроловым), и меня повезли в психиатрическую больницу имени Кащенко, где я провел несколько месяцев.

В том же году в «Московских новостях» вышла публикация о людях, отправляемых в психбольницы за попытку войти в американское посольство. Эта публикация, видимо, повлияла на советские власти, и эта практика вскоре прекратилась. Меня же, накаченного препаратами, выписали из Кащенко.

Отец вел меня по улицам и матерился. Он говорил, что я дурак и что моей ноги больше не будет в Москве. Он говорил еще что-то, но я уже не слышал, потому что в глазах у меня стоял туман.

Я вспоминал того холенного американца, который смотрел, как меня оттаскивают от посольства… Так от холеного равнодушного Запада скоро оттащат всех русских.

Андрей Новиков, независимый аналитик, для Чеченпресс, 17.01.05г.