Уведомление Чеченпресс : Текст интервью Шамиля Басаева журналисту Андрею Бабицкому, показанного на американском телевидении 28 июля сего года, печатается в обратном переводе с английского, с сайта телекомпании Эй-Би-Си. Мы не несем ответственности за достоверность опубликованного на английском языке текста интервью, мы лишь отвечаем за точность перевода. Из текста перевода изъяты многословные теоретические рассуждения ведущего программы «Nightline» Тэда Коппела.

*********

Я ехал на своей машине. Из Праги я проехал Украину и добрался до Керчи. Через украино-российскую границу, а потом на такси, добрался до Ингушетии. Там я встретился с человеком, связанным с движением Сопротивления. Была поздняя ночь, когда меня повезли в деревню Нестеровская. Там я поменял машину. Как только я сел в другую машину, к моему огромному удивлению, в действительности, это было больше, чем просто удивление, это был очень трудный для меня момент, шок. Я увидел сидящего в ней Шамиля Басаева. И шок не прошел. Я давно знаю Басаева. Но я осознавал те последствия, с которыми мне придется столкнуться. Я сразу же понял, что российские власти определенно обвинят меня в сотрудничестве с террористом, с террористами. Я хочу сказать, что встреча была абсолютно неожиданной. По правде говоря, я и не представлял, где я нахожусь. Это было сделано так, намеренно или нет, чтобы я не мог бы сказать кому-либо, где я находился и привести к их укрытию.

Андрей Бабицкий: Скажите, пожалуйста, вы второй в мире самый разыскиваемый террорист. Как вам удалось остаться в живых так долго?

Шамиль Басаев: Во-первых, я – не второй. А во-вторых, меня не разыскивают. Я сам пытаюсь найти этих террористов. Я слежу за ними по всей России. И я буду продолжать и следить, и разыскивать. И я буду продолжать их наказывать. Так что, не говорите мне, что они пытаются меня найти, это я пытаюсь найти их.

А.Б.: Если российские войска уйдут, как вы и хотите, кто будет управлять Чечней?

Ш.Б. Первое, что приходит на ум, это: власть – народу. Я никогда не стремился к власти никогда не воевал за власть. Я всегда воевал за справедливость, и справедливость – это моя единственная цель. Честно говоря, я чувствую, что за мной охотятся. Но я – боец. Я на войне. Я могу умереть в любой момент, даже сейчас.

А.Б.: На что вы рассчитываете? Неужели вы думаете, что террор может заставить этот режим пойти на уступки, переговоры?

Ш.Б.: Мне не нужны их переговоры. Мне нужно прекращение геноцида чеченского народа. Мне нужно, чтобы эта оккупационная сволочь убралась из нашей республики.

Мне нужны гарантии, что будущие поколения чеченцев не будут депортированы в Сибирь, как это было в 1944 году. Вот почему нам нужна независимость. Практически, весь мир признал, что это был геноцид. Террористы – это русские. Борьба идет за нашу национальную независимость.

А.Б.: Приехав в Беслан, вне зависимости от того, как вы оцениваете потенциал этой операции и реакцию Путина, думаете ли вы, что было правильно рисковать жизнями детей, не давать им воды? Нет ли у вас чувства, что вы ответственны за жизнь этих детей, может быть, деля эту ответственность с Путиным?

Ш.Б.: Почему я должен делить ее с Путиным? Официально, более 40 000 наших детей были убиты и десятки тысяч покалечены. Кто-нибудь что-нибудь говорит об этом?

А.Б.: Вы хотите сказать, что теперь и их дети должны за это отвечать?

Ш.Б.: Отвечать должны не дети. Ответственность лежит на всем русском народе, который дает «добро» этой войне своим молчаливым согласием. Нация, которая кормит своих стукачей в разоренной Чечне. Они собирают еду, одежду для них, они снабжают их. Они одобряют их действием и словом. Ответственность лежит на каждом из них. А в Беслане, честно говоря, я этого не ожидал. Но в Беслане требование было: или остановить войну в Чечне, или отставка Путина. Лишь одно из этих двух. Исполните одно из них, и все люди будут освобождены, и не будет никаких вопросов. Понятно? Только это, и больше ничего. Вы можете спросить, почему я сделал это. Отвечу: чтобы остановить убийство тысяч и тысяч чеченских детей, чеченских женщин и стариков. Посмотрите на факты. Их похитили, увезли, убили.

А.Б.: Значит, вы считаете, что все прекрасно, пока именно вы не нажмете на курок? Вы думаете, подвергать опасности детские жизни – это не то же самое, что принимать участие в их убийстве?

Ш.Б.: Я сделаю все, чтобы остановить этот геноцид. Но в рамках моей религии. А в моей религии Аллах говорит в Коране: «Воюй против них так же, как и они воюют против тебя, но не переходи черту». И я стараюсь не переходить черту. И пока что я ее не перешел.

А.Б.: Какие чувства вы испытывали после Беслана?

Ш.Б.: Честно говоря, я был в шоке. Клянусь, я не ожидал этого. Я не думал, что Путин настолько кровожаден, что он проявит свою жажду крови. Я не думал, что он это сделает. На крайний случай, я думал, что они применят газ или что-нибудь еще. Что, по крайней мере, они не сделают ничего против детей. Так я думал. Я рассчитывал на то, что чем жестче я сделаю это, тем быстрее до них дойдет. Я думал, это сработает. Но еще не все потеряно.

Я никогда бы не подумал, что в Беслане могли быть очень маленькие дети. Это же школа. Как бы ни было, самому младшему должно было быть 6 лет. Там детский сад через дорогу. Я никого не видел. Мы проштудировали карту, изучили все. Я придумал план. И я сказал командиру, я предупредил: когда покажутся представители официальных российских властей, передай им официально наши требования и потом освободи всех, кто младше 10 лет. Без всяких вопросов. Да, именно это я сказал ему. Это были мои условия.

Я спросил Басаева о взрыве в Бесланской школе, с которого и начался штурм. Он сказал, что по его информации, снайпер застрелил чеченца, который держал ногу на детонаторе взрывчатки в спортивном зале. Он должен был все время держать плавкий предохранитель. Но когда снайпер застрелил его, он упал, сместил ногу с предохранителя, и произошел взрыв.

А.Б.: А как насчет взорванных самолетов?

Ш.Б.: А кто сказал, что они были взорваны? Где факты, что их взорвали? Разве русские не могли их взорвать? Почему бы не представить, что их просто сбили? Требования были теми же: прекратить войну. И к чему обвинять нас? Подумайте сами.

А.Б.: Поясните! Они собирались только захватить эти самолеты?

Ш.Б.: Предполагалось только захватить эти самолеты и потребовать прекращения войны. А также они должны были не разрешать им садиться, пока не будет получен ответ. Но их немедленно сбили. Что бы там ни было, наши люди не должны были взрывать самолеты таким образом. И я удивлен, почему они взорвались одновременно.

То же самое и с театром на Дубровке. Я сказал своим людям, что все иностранцы должны быть освобождены. Это был приказ. Но, сказал я, вы можете освободить их, а они все равно не будут в безопасности. И это будет выглядеть так, как будто вы их убили. Так что, каждый из них должен позвонить в посольство и вызвать машину, которая подъедет к самому входу. Подъезжает машина, и вы их отпускаете. Но многих не выпустили. И что я должен с этим делать? Я делаю то, что я могу контролировать. В Чечне и где бы то ни было еще, я использую разумные и приемлемые методы. Ни один из моих моджахедов не убивал детей: ни здесь, ни там. Никакого убийства, это факт.

В начале января 2004 года я сделал заявление. Я сказал, что если Путин, как лидер банды, свирепствующей в Чечне, официально объявит, что он и его так называемая армия начнут действовать в соответствии с международными законами, то мы прекратим все атаки и подрывы на территории России. Мы будем сражаться только с войсками, которые находятся в Чечне. Я сделал официальное заявление. Ясно? И каков был ответ? Еще больше похищений людей, еще больше убийств. Настоящий взрыв.

А.Б.: Вы называете это борьбой за независимость?

Ш.Б.: А как бы вы это назвали?

А.Б.: Ну, я думаю, что есть и религиозная мотивация.

Ш.Б.: Нет, для меня это, прежде всего, борьба за независимость. Если я не свободный человек, я не могу жить в своей вере. Мне надо быть свободным. Свобода первична. Вот что я думаю. Шариат следует за ней.

Его ищут. Он говорил об этом. В этом году его дважды пытались отравить. Из-за границы он получает необходимые медикаменты, протезы. Он надевает на больную ногу специальный силиконовый носок. А один из силиконовых носков, который он получил из-за границы, был пропитан ядом. Они проверили его, подложив курице. И курица сразу же умерла. Сам Басаев по-философски относится к тому, что с ним может произойти.

Ш.Б.: Они пытались отравить меня дважды в этом году. Было много перестрелок, но мое время еще не истекло. Когда мое время придет, мне не нужна будет русская армия, чтобы умереть. В любом случае я умру. Для каждого этот момент рано или поздно наступает. Смерть и жизнь людей – в руках Бога. Когда придет мое время, я умру, если время мое не пришло, целый мир не может мне ничего сделать, он не может мне навредить. И если Аллахом уготовано для нас что-то хорошее, то так тому и быть. И ничто в мире не сможет этому помешать.

А.Б.: Могут ли такие акты, как в Беслане и в театре, повториться?

Ш.Б.: Конечно, могут. Пока продолжается геноцид чеченского народа, пока продолжается вся эта заваруха, случиться может всякое. Ладно, я признаю, я плохой парень. Бандит, террорист. Хорошо. Итак, я – террорист. А кто они тогда? Если они, эти убийцы – «хранители конституционного порядка», если они – «антитеррористы», то плевать я хотел на все эти договоренности и красивые слова. Плевать я хотел на весь мир, если этот мир плюет на меня.

А.Б.: Постойте. Значит ли это, что вы планируете что-то новое? Или вы решили успокоиться на время?

Ш.Б.: Я не успокоюсь ни на минуту. Того отдыха, что был у нас зимой, нам более чем достаточно. Да, я строю планы. Посмотрим. Мы всегда ищем новые пути. Если что-то не получается, мы ищем что-то еще. Но мы доберемся до них.

Многие мои соотечественники спросят, почему я не сообщил федеральной службе безопасности об этой встрече… Я отвечаю, я абсолютно не доверяю российским силовым агентствам. Я уверен, что они не поверили бы мне, что я ничего не знаю. Они бы решили, что я скрываю факты о местонахождении Басаева. Я знаю, как в Чечне, да и не только в Чечне, работают спецслужбы и министерство внутренних дел. Сколько людей пропали без вести! Сколько людей подвергаются ужасающим, невероятным, нечеловеческим пыткам. Я бы подвергся пыткам, если бы обратился в федеральную службу безопасности. Я думаю, что это неразумно и нелогично – добровольно выбрать себе такую судьбу.