Свидетельствуют очевидцы, большинство из которых – дети

Рассказывает Аслан Оздамиров, 15 ноября 1984 года рождения

Когда мы поехали, я увидел вдалеке вспышку, что-то ударило в нашу машину, и я спрыгнул с нее. Я быстро лег на землю и увидел, как бабушку сбросило с машины взрывной волной, она была без сознания. Бабушку зовут Лена. Когда я снова поднял голову, то увидел, как взорвалась машина, модель "Жигули-99", и мне в шею угодил осколок от этого взрыва (мне чуть было не задело сонную артерию). Я не знаю, сколько времени был без сознания, и сколько там пролежал. Затем, кто-то поднял меня и перенес в машину. Это были люди из села Толстой-Юрт.

Нас привезли в больницу этого села. В больнице я пролежал два дня. Мне сказали, что осколок просто задел шею, сделали укол и перевязку. Из больницы нас отправили в Моздок, но туда мы не доехали, нас положили в больницу в Знаменском. Там выяснилось, что у меня в шее сидит осколок, чуть не задевший сонную артерию. Сделали операцию и удалили осколок, который застрял в затылке. Наложили на шею шину. После операции меня лечили дней десять.

Рассказывает Усман Оздамиров, 19 мая 1987 года рождения

Когда я соскочил с машины, то увидел бабушку. Она хотела слезть с машины, но следующий взрыв, сбросил ее оттуда, ударив об борт. За нашей машиной остановилась "девятка", но в нее угодил снаряд. Там были люди, впереди сидели двое. Водитель хотел выползти из машины, но не смог. Сзади тоже были люди - они все погибли. В машине шедшей впереди нас, был мальчик лет восьми, ему разорвало ноги: с костей у него все мясо было как будто срезано. А его отца разорвало пополам, верхнюю часть туловища выбросило из машины. Из этой же машины выбросило окровавленного четырехмесячного ребенка. Его потом нашли, он был жив, с ним ничего не случилось. Это была семья Саидовых.

Еще был ранен наш шофер, Казбек, а также была ранена наша соседка Эмиева, у нее все лицо было в крови. Дальше я видел, горела машина "КАМАЗ" с красной кабинкой, говорили, что там были женщина и ребенок. Они сгорели живьем. Горела еще машина "Газель", но оттуда люди успели выскочить. Еще подбили мотоцикл, он опрокинулся. Проскочила машина со скотом. Еще одна машина "Газель" осталась там же на поле. Мы долго лежали на земле, было очень холодно, на нас была не очень теплая одежда. Вдруг подъехала машина, с которой нам крикнули, чтобы мы бежали к ним. Им кричали, чтоб они уезжали, но они стали собирать раненых и убитых. Я был ранен в ногу. Они собрали, кого смогли взять, а те, кто сам двигался тоже сели в машину, и ребята повезли нас. Когда машина тронулась, в борт нашей машины ударили пули, то ли автомата, то ли пулемета. Машина рванула с места, и нас привезли в больницу села Толстой-Юрт.

Когда мы ехали, я видел на дороге мужчину без ноги, его нога лежала возле плеча, он был мертв. Всюду были лужи крови. Лежал тот человек, т.е. половина человека, которого выкинуло из машины "Жигули". По нему ехали машины, т.к. была большая паника. Валялись руки, одному парню срезало голову, потом говорили, что он единственный сын у родителей. Лежала еще одна голова. Эти головы кто-то убрал под опрокинутый мотоцикл. Когда сестра потянула своего брата, он оказался без головы, и она потеряла сознание, об этом потом рассказывали люди в больнице.  Я их не знал, но говорили что они из Совхоза Северный" Наурского района. На дороге валялись вещи людей, даже куры и скотина тоже.

Насколько я знаю из тех, кто ехал с нами, погибли Эмиевы: отец, ему осколок попал в сердце, и две его дочери. Одна Мадина, а имя другой не помню. Погибла еще одна девушка, а ее сестра Умани несколько дней была на поле вместе с другими детьми, среди которых был мой двоюродный брат Адам. Сестра Умани, которая погибла, была беременная. Вот недавно нашли их трупы и похоронили, говорят, что у них забрали золотые вещи. У Малики Эмиевой была на шее золотая цепочка, ее тоже не нашли.

Мой двоюродный брат Адам и другие дети видели, как тащили машины и все оттуда убирали. Они это видели с холма, где прятались несколько дней, пока не пришли в село. Когда пришли в село, мой брат был весь синюшный, он несколько дней ничего не ел кроме растений, а воду пили дождевую, в эти дни шел дождь. Было очень холодно в эти дни, и они все замерзли основательно. Адам даже на ногах не держался, все они тоже не могли стоять на ногах. С ними была маленькая девочка лет четырех. Их было шестеро: мальчики лет десяти и двенадцати, и еще мальчик, которому исполнилось семнадцать лет, там на поле. Мне рассказывал об этом Адам. Эти дети были братьями, а девочка была их сестрой. Умани была ранена в голову, об этом тоже говорил Адам. Они прятались в разных окопах, потому что все время стреляли, и они боялись, что в них попадет.

В этот же день в селе Толстой-Юрт снаряд попал в дом, но не взорвался, об этом рассказывали в больнице, когда нас туда привезли. В больнице мне удалили осколок из ноги. Он ударился в кость и рикошетом пошел обратно, но остался в ноге.

Однако, мне повезло, кость уцелела.

Рассказывает Адам Шитаев, 24 ноября 1987 года рождения

Когда наша машина завернула за холм, я понял, что в машину, выехавшую вперед, попал снаряд. Наша машина остановилась, в это время в нее тоже угодил снаряд. С машины спрыгнул Асланбек, я тоже спрыгнул следом за ним и не мог встать на ноги. Я увидел Умара, он бежал от машины, еще одну женщину и побежал тоже. Снаряды продолжали рваться. ...Увидев бежавшую к холму девушку (Умани, которой было 28 лет), я и еще шестеро детей (Магомед, маленькая девочка лет четырех; имен других не помню) присоединились к ней.

Все время били танковые снаряды и снайперы. Мы ушли и спрятались в какой-то окоп, но за нами больше никто не поднялся. Через несколько часов вроде шум стих, и подняв головы, мы увидели машину, которая загрузила людей с поля и выезжала на дорогу, ведущую к селу. Мы побежали  к этой машине, но только один из нас успел сесть в нее. Нас шестеро осталось в этом поле. Уже наступал вечер, а обстрел продолжался, и нам приходилось искать убежище от снарядов: мы спрятались в какой-то окоп или яму и там провели первую ночь. В эту ночь пошел дождь. Мы были почти раздетые, только у меня на ногах были ботинки, а все другие обуви не имели - одни носки (когда сели в машину, все они разулись, чтобы не пачкать одеяла, на которых сидели, а один из них, по-моему, Магомед был только в одном носке), но и мои туфли промокли насквозь. У меня была шапка, поэтому свой капюшон я отдал кому-то из мальчиков.

На следующее утро старший из нас, кажется, Умар, пошел смотреть, что можно найти для убежища, потому что оставаться там уже было невозможно. Он нашел другую канаву, и вернулся за нами. Мы перебрались ползком, потому что нельзя было подняться, все время били снайперы. Там мы нашли куст шиповника и поели немного ягод, но они только раздражали желудок. Из нового укрытия  мы видели, как солдаты на БТРах подъезжали к тому месту, где был обстрел, и забирали вещи людей; цепляли неразбитые, брошенные машины к БТРам и увозили их. Также мы заметили, что федеральные солдаты убивали коров, которые остались брошенными на этом месте. Было видно, внизу все было разброшено и валялось два три дня. Только на четвертый день они стали там все расчищать.

В поле мы провели пять суток. Мы потихоньку спускались с холма, но все больше прятались,  потому что постоянно шел обстрел. Был случай, когда мы только, что ушли в другую яму, как туда, где мы до этого сидели, попал снаряд. Передвигались мы все время ползком, встать на ноги почти не было сил: еды не было никакой, кроме шиповника, а воду пили дождевую. Как-то я нашел корень лопуха и съел его, но другие отказались, они не знали, что его можно есть. Вечером на исходе пятых суток мы пришли к селу, но побоялись войти туда, потому что по дороге ездили БТРы (мы думали, что в селе могут быть русские). Найдя канаву на окраине, мы переночевали в ней. Утром, увидев вышедшего на дорогу парня, Умар позвал его. Тот быстро подошел к нам и, увидев нас, понял кто мы такие. Они в селе знали, что мы ушли на холмы, и ждали нас.

Нас хотели сразу отправить в больницу, но женщина, которая вышла из ворот какого-то дома, сразу завела нас к себе домой. Девочка, увидев лужу во дворе, кинулась к ней и стала из нее пить: ее с трудом оторвали от лужи женщины, которые плакали. Собрались еще женщины, они нас почистили, растерли нам ноги и руки и дали поесть. Потом нас увезли в больницу, где нас лечили два-три дня: делали растирание, уколы от простуды, давали лекарства. Несколько дней мы не могли подняться на ноги, бывает, что и сейчас они побаливают. После больницы меня к себе забрала одна женщина, она ухаживала за мной, ставила мне горчичники, давала лекарства.

Я был в шоке и поэтому мало что помню. Забыл даже имена людей, которые меня приютили. Помню только имена мальчиков в том доме: Расамбек и Ризван, а имя женщины-хозяйки я не помню.

Рассказывает Майя Оздамирова

(в колонне беженцев не находилась)

О том, что произошло, я узнала 1 ноября, но не знала, кто из них жив, а кто погиб или пропал. Сказали, что видели мальчика в красной куртке, это был мой племянник, а у моего сына куртка была черная с красным. Тогда же, 1 ноября, мы услышали о гибели Эмиевых: отца и двух дочерей. Потом я услышала, что племянники живы, мама легко ранена, с ней вроде все нормально, а моего мальчика нет. Я думала, что он погиб, и больше не увижу его. Рассказывали, что много людей было разорвано на куски, творилось там что-то страшное.

11 декабря приехал мой двоюродный брат, он у меня спрашивает, что и как там обстоят дела. Я говорю: "Вроде сказали, что все живы и здоровы" (мне уже сказали, что мой мальчик нашелся; он 5 суток находился в зоне обстрела, он 5 суток не могли подняться и спуститься в село). Сын был под обстрелом вместе с другими детьми. Они ползком искали безопасные места. К вечеру пятого дня они спустились к селу, но они не знали, как в Великую Отечественную войну, кто там: немцы или красные. Они видели бронетехнику, и вот понимаете, для них эта русская армия была, все равно, что та немецкая армия в ту войну.

Вот я говорю, неужели не видно было, четверо суток дети ползали по земле, вокруг били снайперы, там нет никаких заграждений, никаких лесопосадок, неужели не видно было в бинокль, что это дети. Они пять дней  не могли подняться на ноги, по ним били из снайперских винтовок. Приползли они к селу – голодные, изможденные, замученные жаждой, и не посмели войти в него, чтоб получить долгожданный приют, боясь попасть в руки к русским, настолько силен был в них страх. Они ели траву, корни, пили  дождевую воду. Когда они спускались поближе к селу, там уже не было ни ям, ни канав, и они рыли убежища руками, с помощью рогатки, которая была с собой у Адама. Выроют ямку, спрячут в нее голову и ночуют так.

Утром, решив, что все равно делать им нечего, они вышли из своего укрытия. Женщины забрали их домой, обогрели, почистили, дали им поесть и отвезли в больницу села Толстой-Юрт. Когда их вели в дом, девочка, которая была с ними, бросилась к луже и стала из нее пить; ее с трудом оторвали от нее. Женщины стали их поить молоком (они пили и их тут же рвало, настолько их желудки не принимали ничего); растирали спиртом,  перед тем, как отвезти их в больницу. Понимаете, что я хочу Вам сказать: "вот эта жестокость по отношению к детям, и чтобы мне не говорили, я не поверю, что они не видели, что там ползали дети". И мало того, после всего этого никого не допустили к этому месту несколько дней, а когда допустили, то люди ничего не нашли - ни трупов своих близких, которые там остались, ни свое имущество, ни скот.

Уже потом, вернувшись, племянник мне рассказал, что он был ранен в шею, буквально в миллиметрах от сонной артерии. Он мне сказал: "деци, я не удивился, когда возле меня положили труп без головы, но я удивился, когда с другой стороны положили труп, с него буквально мясо срезано, и видно, в предсмертной агонии, у него на лице застыла улыбка, вот тогда я удивился". Понимаете, с ним рядом положили труп без головы, а он не удивился, что он должен был пережить и перевидать! Какой это должен был быть шок у ребенка.

И мне кажется, что с целью наживы, они с трудом дали забрать трупы и больше ничего, а люди выезжали, брали с собой все свое имущество, деньги, золото. И сделано это только с целью наживы! Была расстреляна колонна в тридцать с лишним машин, тем более на каждой машине вывешен белый флаг. Тем более в открытых машинах: дети, женщины, старики, снизу вещи уложены, а на них люди сидят. Сразу было понятно, что это никакие не боевики, а колонна беженцев. И такая жестокая расправа. Только в декабре я узнала о смерти мамы, а умерла она 13 ноября 1999 года. Маму звали Оздамирова Елена Таборовна, по национальности узбечка. У нас семья была интернациональная, мы никого никогда не делились по национальности, для нас люди были плохие или хорошие. Понимаете, я даже не была на ее похоронах, не то, что рядом в трудные для нее минуты. И я не одна такая.

Когда второго декабря в Аргун вошли российские части, я еще была в шоковом состоянии, и не знала: кто жив, а кто - нет, спросила у военных, не знают ли они, кто обстрелял колонну беженцев на Петропавловском шоссе. И один из этих военнослужащих (он был званием постарше) мне ответил, что это сделали они, им был дан приказ. Первый комендант города Аргуна и был тем командиром, который расстреливал колонну беженцев, по чьему бы приказу он не действовал.

Они искусственно создали эти колонны, и одновременно обстреляли их. Этот обстрел они скрыли, скрыли так, что не дали людям похоронить своих погибших, зарыв все, что осталось от колонны в огромные ямы: и людей, и машины, и имущество все, которое они забрали с собой. Недавно была вскрыта одна из этих ям, где Эмиевы нашли труп своей дочери и похоронили буквально на днях, вроде 4 или 5 июня 2000 года. Но еще многие не нашли своих близких, пропавших там в тот день. Значит, есть еще захоронения, которые до сих пор не вскрыты. И эта жестокость ничем не оправдана.

Рассказывает Умар Далаев, 2 декабря 1982 года рождения

 Мы выехали в девятом часу из Аргуна,  доехав до рокового поворота,  остановились. Стали ждать, когда подъедут еще машины, и вывесили на своей машине белый флаг, в знак того, что мы беженцы. Машины тронулись и мы поехали. Когда завернули за холм, дети закричали: "Смотрите, машина перевернулась!" Неожиданно в нашу машину попал снаряд. Поднялся шум, все кричат, орут. Я спрыгнул, помог маме спуститься, видел, что Усман подхватил на руки сестренку. Потом я видел, как отец тащит бабушку. Заметив, как убегают наверх мои братья, я кинулся за ними. Мы увидели холм и решили, что там будет безопаснее, но оказалось, наоборот. Там снаряды рвались чаще, и осколки рассыпались больше.

Я решил, что надо искать убежище получше, и мы поползли дальше наверх, нашли яму и укрылись в ней. Какое-то время мы пересидели в ней, но когда появились самолеты, хотя они не били, мы решили уходить дальше. Так от одной ямы к другой, ползком мы уходили от места обстрела, но не могли нигде укрыться, потому что били все время снайперы. Наверное, через несколько часов (теперь я знаю точное время, это было во втором часу дня), мы увидели машину, которая собирала людей с поля и стремглав бросились к ней. Но успел на нее только один из нас, это был Усман. Он уехал, а мы вшестером остались в поле, так как начали бить снайперы и нас не пустили к машине. Плакала Умани, она не знала, что с матерью, сестрами.

Я успокоил ее, и мы пошли опять искать укрытие, найдя новый окоп,  спрятались в него. Там оказалась лопата, я потом взял ее с собой; нашел куст шиповника, и поели ягод, но много есть их нельзя было; хотелось воды, а ее у нас не было. Эту ночь мы провели в этом окопе, на утро я обломил ветку с куста для маскировки, и пошел искать другое место, потому что с утра опять начался обстрел, и находиться в этом окопе было опасно.

Невдалеке была яма от взрыва, отдохнув в ней и, осмотревшись, пополз дальше. Найдя канаву, из которой был хороший обзор, я вернулся за своими товарищами, и уже вместе с ними пополз к этой канаве. Вторую ночь мы провели в этой канаве. Ночью пошел дождь, а там, в канаве оказалась водосточная труба, не знаю, откуда, но в эту трубу хлынула вода, и мы все промокли до нитки. Всю ночь промерзли, а утром не могли подняться, так нас трясло от холода, что ноги не держали.

Появились самолеты, и стали обстреливать какую-то вышку, примерно через полчаса они улетели, а мы снова искать место для ночлега. Так прошло еще двое суток.  Я сказал Умани, что посплю немного, и лег отдохнуть. Почти сразу же заснул, но спустя некоторое время очнулся, будто меня подбросило. Я вскочил на ноги, оглянулся и увидел внизу на дороге женщин, стал им кричать. Одна женщина меня услышала, начала оглядываться, искать меня, но не увидела, слишком высоко я был. Они ушли, а я сказал своим: "Давайте пойдем за ними". Мы начали спускаться с холма, но пока спустились, уже стемнело.

Побоявшись идти в село, так как по дороге ездила бронетехника, и не зная, есть ли в селе русские, мы нашли одну канаву и решили переночевать в ней. Как только наступило утро (оказалось 3 ноября 1999 года), мы вышли из своего укрытия и поплелись к селу, решили, что все равно как умирать. Сестренка совсем не в силах была идти, и просилась на руки, но у меня тоже не было сил, не то, что ее нести, но и самому идти. Так мы добирались до села. Увидели на улице парня и стали ему кричать. Он подбежал к нам, и очень сожалел, что нет камеры, чтобы нас заснять. В это время подошла еще женщина, она также поняла, кто мы такие. В это время моя сестренка увидела лужу, кинулась к ней и стала из нее пить. Мы с трудом оторвали ее от лужи. Женщины забрали нас домой, почистили, растерли спиртом руки и ноги, и дали выпить спирт. Потом накормили, правда, есть мы не могли - рвало. Нас отвезли в больницу села Толстой-Юрт.

Рассказывает Асланбек Далаев, 28 августа 1958 года рождения

Действительно, моя семья (семь человек, и еще была мать моей жены - всего восемь)  попала под обстрел 29 октября 1999 года, когда в колонне беженцев мы ехали из Аргуна в станицу Калиновскую.  Перед этим по радио и по телевидению объявляли, что 29 октября 1999 года будет дан коридор для желающих выехать из зон боевых действий, вот мы и поехали, поверив российскому правительству.

Обстрел велся из дальнобойных орудий. Мы выпрыгнули из машины, в которой ехало четыре семьи, и побежали в поле, легли на землю – укрыться там было негде.

Обстрел шел постоянно. Я видел, как в машину "девятку" попал снаряд. В ней убило двух женщин, мужчину. Кричала Эмиева, она была ранена. К ней на помощь пошел ее отец, и его ранило  в сердце. Он скончался там же, в поле. Мы все были в шоке, и я мало, что помню.

Потом подъехала машина с ребятами, они крикнули нам, чтоб мы бежали к ним. Мы же им кричали и махали руками, - уезжайте, мол, вас тоже подобьют. Они не уехали, попрыгали с машины и начали собирать раненых и убитых. Все мои дети разбежались, я никого из них не мог найти. Теща была ранена, жена тоже ранена. Эти ребята, да благословит их Аллах, подобрали всех раненых, кто не был ранен сами сели в машину. Они еще подобрали трупы, какие успели собрать и привезли нас в больницу села Толстой-Юрт. Там оказали помощь раненым, а кому невозможно было помочь там, повезли в Знаменское и Моздок. Из моих детей к нам присоединился второй сын, Усман. Остальные четверо пробыли в поле пять суток, потом их привезли люди из Горячеводска. Они сами пришли в село на шестой день.

Рассказывает Халимат Далаева , 26 июня 1992 года рождения

Вопрос: Скажи, как тебя зовут?

Ответ: Халимат.

В: А, сколько тебе лет?

О: Семь.

В: Ты в школу ходишь?

О: Да, во второй класс.

В: Расскажи, что ты помнишь, о том дне, когда вас обстреляли.

О: Я помню, что я была в ямах.

В: А почему в ямах?

О: В нас стреляли из орудий, и я убежала.

В: Кто с тобой был, и почему вы бежали?

О: (плачет, не отвечает)

В: Кушать у вас с собой было что-нибудь?

О: Нет, не было.

В: А вода была?

О: Воды тоже не было.

В: Ты пить хотела?

О:  Да, очень! По дороге я нашла бутылку, а Умани ей отбила горлышко, и когда был дождь, мы набрали в нее дождевой воды, и все понемногу выпили ее.

В: А скажи, что ты говорила в поле, когда была голодная?

О: Что я бы съела 10 лепешек и выпила бы 10 чашек чая.

В: А ты съела, как говорила?

О: Нет, не смогла (опять расплакалась).

В: А кто тебе помог?

О: Помогли мне женщины.

В: Как они тебе помогли?

О: Помыли мне руки, ноги, растерли спиртом и даже напоили им, дали одежду, накормили.

В: Ты поела чего-нибудь?

О: Я не смогла, меня вырвало. Потом нас отвезли в больницу. Там меня послушали, дали мне лекарства, сделали укол.

В: Ноги у тебя болели?

О: Да, и сейчас болят.

Рассказывает Усман Далаев, 26 января 1984 года рождения

В: Во что вы были одеты, на вас была теплая одежда?

О: На нас была не очень теплая одежда, мы сидели, закутавшись в одеяла, а наша обувь стояла в стороне. Мы разулись, потому что садились на вещи, которые везли с собой, и когда мы соскочили с машины, мы были без обуви.

В: Так вы несколько дней в поле были еще и разутые?

О: Да, мы все, кроме Адашки, то есть Адама, были разутые, но и у него вся обувь на ногах расползлась. Поэтому можно сказать, мы все были без обуви.

В: Хоть носки у вас были на ногах?

О: Да, носки теплые у нас были, только Умар-Али потерял один носок, и был совсем разут. Одеты тоже были по-разному, кто в куртке, кто в свитере, кто в костюме.

В: Вы брали с собой что-нибудь из имущества?

О: Да, мы брали и одежду, и некоторые ценные вещи из хозяйства. Все это пропало в тот день, мы ничего не нашли.

Рассказывает Магомед Далаев, 13 марта 1988 года рождения

В: Расскажи, что ты помнишь о том дне, 29 октября? Что ты видел?

О: По нашей колонне ударили из дальнобойных орудий.

В: А, что за колонна у вас была, и где вы были?

О: Это была колонна беженцев, а находились мы недалеко от села Толстой-Юрт (Дойкар-Эвл). По нам ударили, и погибло много людей.

В: Ты сам видел убитых и раненых?

О: Да, видел. Трупов и раненых было много. Они выглядели по-разному: кто без рук, кто без ног, кто и без головы.

В: На какой машине ехали вы? И какие еще там были машины?

О: Мы ехали на "Газике". Были машины "Жигули", "Волга", "Газели", еще "Газики". Разбитых машин было много, сколько точно я не знаю, я не считал, не до того было.

В: А было так, чтобы машины горели?

О: Да, было. И люди тоже в этой машине были.

В: Что сделал ты, когда все это случилось?

О: Я побежал наверх, прятаться, со мной были мои братья, сестра, еще девушка Умани и еще мальчик Адам.

В: Долго вы были в поле, помнишь?

О: Да, мы провели там пять ночей, на шестой день мы пришли к Горячеводску.

В: Вы видели это село раньше? Почему вы не пришли туда сразу?

О: Мы боялись, потому что все время стреляли, а потом мы думали, что там посты, и что в селе русские.

В: А почему вы боялись русских?

О: Ну, как почему? Ведь это же они стреляли по нам все время и из орудий, и из снайперских винтовок. Они же убили Малику Эмиеву, я сам это видел.

В: Когда вы пришли в село, что было?

О: Нас почистили, накормили, одели, отвезли в больницу. Мы были очень грязные, раздетые, голодные, на ногах почти ничего не было, потому что мы еще в машине разулись и наша обувь осталась там, в машине.

В: Вы что-нибудь ели в эти дни, что вы пили?

О: За все время мы ели шиповник, и один раз, когда прошел дождь, мы пили дождевую воду.

Рассказывает Умар-Али Далаев, 26 декабря 1989 года рождения

В: Где ты был 29 октября, ты помнишь этот день?

О: Да, помню хорошо! Я был в колонне беженцев, мы хотели уехать в станицу Калиновскую. Но нас обстреляли на Петропавловском шоссе. Когда начался обстрел  колонны, в нашу машину угодил снаряд. Я спрыгнул с нее, и, схватив за руку мою сестренку, побежал на холм. Там же со мной оказались и мои братья: Умар, Усман, Магомед, а еще Умани, и Адашка, ой, Адам. Мы спрятались в большой яме, но потом поняли, что и это опасно. Мы побежали дальше, повыше. Нашли другую яму и спрятались туда. Там мы провели эту ночь. Утром Умар пошел искать другое убежище, потому что опять стреляли, совсем недалеко от нас. Он нашел один окоп и увел нас туда. В поле мы провели пять суток.

В: Что же вы ели там, ведь у вас с собой не было еды?

О: Все, что мы поели, это был шиповник, его там было много, но ничего другого не было. От него болели желудки, и хотелось пить.

В: Как ты был одет?

О: На мне была куртка, а на ногах один носок шерстяной, а другой я потерял, когда бежал наверх, в первый же день. Было очень холодно. Один день с вечера пошел дождь, и мы промокли до ниток, и замерзли. Это было на второй день.

В: А вот последняя ночь была какая?

О: Очень холодная, мы очень замерзли.

В: Как к вам отнеслись люди в селе, куда вы пришли после всех ваших скитаний?

О: Приняли очень хорошо. Они нас почистили, одели, дали нам поесть, прежде чем отправить в больницу. Спасибо им всем!

Показания записаны 6-7 июня 2000 года сотрудником "Мемориала" в г. Аргун.

Опубликовано на сайте «Кавказский Вестник»