При нынешнем отстаивании «державной самобытности» забылось, что демократические принципы, из которых впоследствии выросла европейская демократия, естественно воспринимались русскими людьми на протяжении более чем трехсот лет. Точнее, жителями Новгородской республики, где они утвердились лет на восемьдесят раньше, чем в Англии появилась знаменитая Magna Charta Libertatum - Великая хартия вольностей.

Не вдаваясь в исторические подробности, скажем, что это была отлаженная и эффективная демократическая система, которая не могла не вступить в противоречие с византийской идеей централизованного Русского государства, родившейся в Москве в годы царствования Ивана III.

Именно этот «собиратель земель русских» в 1478 году уничтожил вече как политический институт. А вместе с ним и исконно русскую демократию.

Этот прецедент указывает на две закономерности, которые актуальны и в наши дни. Первая из них разрушает миф об изначальном примате государства в русском общественном сознании. А вторая указывает на то, что демократия как способ общественного существования может возникнуть лишь на территории, имеющей человеческое измерение. Другими словами, на территории, размеры которой не создают коммуникативных препятствий между ее обитателями.

Стараниями российских самодержцев российская территория стала, образно говоря, гигантским листом сухой штукатурки, края которого постоянно обламываются под собственной тяжестью.

Не будем строить себе иллюзий: сегодняшние границы российского государства - всего лишь передышка в этом объективном и неумолимом процессе, начало которому было положено в 1917 году.

Русский демократический прецедент был принесен в жертву государству, деспотичность которого возрастала по мере его территориальной экспансии. А эта экспансия снижала эффективность государства в обратной пропорции.

Еще одним печальным последствием безудержного территориального расширения России стало то, что оно прервало естественный процесс становления и консолидации русской нации. Нации, чье самоощущение вынужденно металось и продолжает метаться между случайной, в сущности, мультиэтничностью и мультикультурностью российского общества и стремлением жить в собственно русском государстве, отвечающем национальным традициям.

Другими словами о выживании русской национальной идентичности.

Хуже всего то, что единственным смыслом существования русских людей уже давно стало слепое поклонение ипостаси российского государства, которая на протяжении почти трех последних веков бесконечно воспроизводит себя, подавляя при этом самостоятельные попытки общества к демократической эволюции. Этой стагнации объективно способствует именно территориальный размах России, но отнюдь не якобы врожденное обожествление власти россиянами или их чуть ли не генетическая неспособность к созданию гражданского общества.

Территория России продолжает оставаться пространством, на котором любая вспышка стремления к гражданским свободам, любая попытка самоуправления, любая гражданская инициатива, любая попытка равного диалога с властью остаются изолированными и почти мгновенно угасают, как одинокий куст, загоревшийся в пустыне.

Вспомним, что в свое время это же пространство, а точнее, донские степи и Сибирь, становилось прибежищем для тех русских людей, которые не хотели мириться с собственной несвободой. Но рано или поздно их и там настигала мертвая хватка разбухающей империи.

Подлинное гражданское общество вряд ли когда-нибудь возникнет в России до тех пор, пока в глазах российской власти и самих россиян величие страны будет заключаться не в ее способности создать мощную экономику и обеспечить максимальный жизненный комфорт для своих граждан, а в размерах ее территории и в ее способности десять, пятьдесят, сто раз уничтожить Соединенные Штаты или оттяпать у Грузии Абхазию и Южную Осетию.

На самом же деле нам следовало бы задуматься над тем, чего будет стоить российская экономика, а по сути и российское величие, когда на огромном пространстве, именуемом Российской Федерацией, не останется ни нефти, ни газа. Что в этом случае сможет скрепить это пространство, и без того постоянно тяготеющее к самораспаду? Другими словами, в состоянии ли мы за время, остающегося до исчерпания природных энергоресурсов, сделать экономику столь же конкурентоспособной, как экономика китайская, не говоря уже о японской?

Ответ на этот вопрос однозначен - мы можем это сделать. Но при одном непреложном условии. Для этого необходимо модернизировать российскую экономику, что невозможно без модернизации властной системы и общественных отношений. Здесь Россия систематически натыкается на неразрешимое противоречие.

Модернизация общества требует как минимум местного (сельского, городского, регионального) самоуправления, если хотите, широкой автономии по отношению к центральной власти. Но, с точки зрения Кремля, это есть прямой путь к новому территориальному распаду страны, поскольку  «вертикаль власти» выстраивалась не только и не столько ради комфорта бюрократии, а прежде всего для удержания оставшейся территории под тотальным контролем Москвы любой ценой. В том числе и ценой эффективности управления экономикой, а следовательно - и ценой модернизации.

От федеративных принципов в России осталось только слово в названии государства. Понятия «парламентская республика», «конфедерация» еще с горбачевских времен вызывают у российской власти стойкую идиосинкразию и кошмарные видения «территориального развала страны», которым власть уже сегодня пугает своих граждан. Как тот озорной пастушок, который пугал волком своих доверчивых односельчан.

Тем временем симптомы стихийных попыток выйти из-под контроля центра уже проявляются на Северном Кавказе, на Дальнем Востоке, в Калининградской области. А в условиях нынешнего кризиса, когда мы продолжаем привычно сваливать эти явления на происки США (которые, по вполне серьезному заявлению ингушского президента Евкурова, спят и видят, как бы им захватить Назрань) или той же Японии, «сепаратистский волк» может действительно прибежать в самый неожиданный момент.

Более того, мы предпринимаем все более откровенные попытки восстановить «советское» измерение России, множа, как в случае с Южной Осетией, факторы, расшатывающие наше нынешнее пространство.

Если политика Москвы и дальше будет носить традиционный рефлекторный характер, «державная» Россия рано или поздно придет к новому стихийному распаду с непредсказуемыми последствиями для будущего русской нации.

Трехвековой опыт Новгородской республики показывает, что спасительной альтернативой имперской неэффективности могла бы стать демократическая раздробленность России на естественные экономические пространства (например, европейская Россия, Урал с Западной Сибирью, Восточная Сибирь с Дальним Востоком).

Эти пространства в любом случае останутся русскими, а потому не столь уж и важно, будут ли они сосуществовать как независимые государства. Поскольку только такая раздробленность, избавляющая Россию от мертвящей хватки «вертикали власти», может дать импульс к естественному возникновению собственно русского гражданского общества и открыть путь к столь же естественной модернизации русской экономики.