На наших глазах разворачивается какой-то странный спектакль, который можно было бы даже назвать фарсом, если бы его персонажи не решали судьбы многих тысяч людей.
Началось всё с путинского ультиматума чеченским боевикам 21 сентября, произнесенного, как всё, что произносит наш президент, в несколько утрированно (театрально) решительной и твердой манере и полностью абсурдного - в течение трех дней выйти на переговоры с представителем президента генералом Казанцевым для сдачи оружия.

Полная абсурдность буквального содержания ультиматума заставила комментаторов предположить, что здесь что-то не так, что на самом деле Путин - слишком умный человек, чтобы ожидать, что боевики и впрямь сдадут оружие за три дня, и этого он вообще в виду не имеет. А главное здесь - сам призыв к руководству чеченского сопротивления вступить в переговоры. Просто это - такая своеобразная форма сдачи своих позиций - когда то, чего от тебя добивались и от чего ты категорически отказывался (переговоры), вдруг преподносится как твое собственное решительное ультимативное требование. Комментаторы были правы. 

Прошли три дня, неделя, месяц и больше. Оружия, естественно, никто не сдал. Вроде вообще ничего не происходит. Только пророссийские чеченцы, которых боевики и сочувствующие им называют предателями и марионетками, очень занервничали. И вдруг генерал Казанцев торжественно объявляет всему миру, что представитель Масхадова Ахмет Закаев все-таки вышел с ним на связь. По неподдельной радости Казанцева можно было понять, что это - большой дипломатический успех. 

Далее происходит встреча Казанцева с Закаевым и каким-то неожиданно объявившимся турком (посредником?), содержание которой окружается непроницаемой завесой тайны, резко контрастирующей с той помпой, с которой Казанцев сообщил миру, что Закаев ему позвонил. После этого Казанцев заявил, что, хотя его собеседник сказал много хорошего и правильного, никаких конкретных предложений он не привез, поэтому это вообще не переговоры, просто встретились люди, поговорили и всё тут.

Некоторая абсурдность картины, которая разворачивается перед нашими глазами, отчасти, несомненно, проистекает из того, что мы видим лишь крохотные фрагменты происходящего. Это - как случайно доносящиеся, вырванные из контекста обрывки какого-то разговора, которые мы не можем соединить и составить представление о его содержании.

О контексте мы можем только гадать. Практически наверняка во всем происходящем большую роль играет Запад. Путин, сделавший после 11 сентября "западный выбор", стремился представить Западу (а может быть, и сам так представлял), что Россия в Чечне воюет с тем же врагом, с каким столкнулся Запад и с которым он борется в Афганистане. На самом деле, естественно, это не совсем так и борьбу с чеченским сопротивлением можно представлять частью борьбы с исламистским экстремистским интернационалом не более, чем борьбу СССР с бандеровцами и балтийскими "лесными братьями" можно было представить как часть борьбы с гитлеризмом. Запад, может быть, и рад бы был обмануться "из общестратегических соображений", но уж очень трудно. 

Очевидно, Путину объяснили, что, продолжая войну в Чечне, нельзя рассчитывать на прочный и полный союз, и попросили как-то с чеченцами договориться и войну кончить. Вполне возможно, за сценой шли и идут какие-то серьезные и трудные переговоры, содержания и участников которых мы даже не знаем. Но я думаю, что даже если бы мы могли следить за всем, что происходит за кулисами, все равно у нас было бы ощущение, что перед нами разворачивается абсурдистская пьеса. Ведь мы всё это уже видели. Совсем недавно кончилась одна пьеса и тут же началась новая, о которой нам объявили, что она - с совершенно другим сюжетом. Но чем дальше мы ее смотрим, тем больше понимаем, что сюжет все равно - тот же. 

Вторая чеченская война началась, как и первая, из-за российского больного самолюбия ("с чеченцами на равных не разговариваем!", "всё отдали, весь СССР, но где-то надо остановиться - Чечню не отдадим!") и из-за предвыборных страхов российской власти, в обоих случаях слишком нервничающей и полагающей, что для победы нужно общенародное сплочение в борьбе с внешним врагом и "маленькая победоносная война". Обе войны переросли в партизанские и безнадежные. Обе вскоре стали для власти обузой, от которой она не знает как избавиться. В обоих случаях сначала мы говорим, что никакие переговоры невозможны, а потом начинаются какие-то переговоры, которые вроде и не переговоры, а не поймешь что, а потом - настоящие переговоры. В обеих войнах Запад играет ту же роль. 

В обеих вначале на первый план с помпой выходят разные фигуры "хороших" пророссийских чеченцев, а затем они с ужасом начинают осознавать, что Россия договаривается с руководством боевиков, а им суждена роль шахматных фигур, которые сбрасывают с доски и прячут в ящик до тех пор, пока снова не понадобятся. Актеры сменились. Вместо импульсивного и не совсем трезвого Ельцина - спокойный и умный Путин. Вместо Завгаева Кадыров (тоже совсем другой актер, даже муфтий, а не партработник). Гантамиров, правда, остался из прежнего состава. 

Вместо самостоятельного Лебедя - стремящийся четко выполнить, очевидно, достаточно невнятные инструкции Казанцев. Актеры - совсем другие, и их задача - поставить что-то совсем новое. Но получается все равно что-то очень похожее на уже отыгранную пьесу. И сейчас об этом начинают догадываться и зрители и актеры. И именно отсюда и вся причудливость и гротескность актерских жестов вроде путинского ультиматума, и все тайны, которыми окутаны теперешние переговоры. Чем больше проявляется сходство нового спектакля со старым, тем судорожнее попытки актеров это скрыть и во что бы то ни стало сыграть по-новому.

Русские и чеченцы как будто обречены повторять одну и ту же страшную пьесу, становящуюся еще более страшной и абсурдной из-за этого повторения, из-за того, что, вроде бы придя к финалу и окончив ее, ты вынужден тут же начинать ее снова - "других пьес у нас нет". Освободиться от нее можно, только по-настоящему, глубоко изменившись. Например, повторение кончится, если чеченцы вдруг решат, что не нужна им никакая независимость, что, проводя свои "зачистки" и бомбя их селения, русские войска действительно отстаивали законность и порядок, а их отряды и впрямь - бандформирования, и полюбят Россию. Или если Россия поймет, что удерживать чеченцев силой и нехорошо, постыдно, и в конечном счете - безнадежно, что лучше отпустить их и кончить мучить и их и саму себя. Мне кажется, что второй вариант в конечном счете все-таки более вероятен, чем первый.

Дмитрий Фурман, «Общая газета»