Три года назад, в ночь с 1 на 2 октября российские войска пересекли границу Чеченской республики Ичкерия. Началась вторая русско-чеченская война. Для кремлевских «стратегов» она виделась как маленькая победоносная, в помощь грядущих президентских выборов. Некий блицкриг предвыборного характера в исполнении маленького полковника КГБ, мнящего себя кем-то средним между Наполеоном, Гитлером и Сталиным.
Не получилось. Точнее получилось, но не все. Пиаровскую часть «блицкриг» выполнил успешно. В купе с беспрецедентной компанией по промыванию мозгов российскому электорату, с помощью тотальной манипуляции словами и образами, подмены понятий, использования умолчания о целях, цене и сроках планируемой «операции», прямая ложь - все это способствовало воцарению Путина в кресле верховного правителя России.
Потом было 18 апреля 2002 года, день очередного оглашения послания президента РФ в котором Путин в духе и тоне прежних советских победных реляций в пятый или шестой раз с начала агрессии, провозгласил: «Теперь о ситуации в Чечне. Военную стадию конфликта можно считать завершенной. Она завершена благодаря мужеству и героизму …» и т.д. и т.п. Далее по сценарию должны были последовать несмолкающие бурные овации зала и не менее бурное ликование толпы на улицах российских городов. Не вышло, почему-то. Победоносное настроение Путина не согласовывалось даже с куцым отражением и приукрашиванием действительности в средствах массовой информации, с не прекращающимся потоком гробов из «умиротворенной» Чечни. Кроме того, буквально через пол часа после заявления Путина в Чечне произошли ожесточенные бои с большими жертвами, о которых были вынуждены сообщить даже ОРТ и РТР.
На прошлой неделе полковник Макаревич, командир 42 мотострелковой дивизии действующей в Чечне на вопрос корреспондента: «Приходится ли соединению выполнять боевые задачи?». Ответил не раздумывая: «Практически ежедневно» и далее «Ребят притягивает настоящая мужская работа».
Шали, Ведено, Гудермес, Аргун, Урус-Мартан, Ножай-Юрт, Галашки, Мескеты, Курчалой и множество других городов и сел Северного Кавказа. Раньше я никогда не слышал о них, не знал о их существовании, я никогда не встречался с людьми населявшими их, не был знаком с жизнью, обычаями, нравами этого народа. Все это было бесконечно далеко от меня и вдруг, они вломились в мою жизнь запахом крови, синонимами смерти. И вот я уже знаю о Чечне больше, чем о своей родной стране, я встречаюсь и разговариваю с беженцами из порожденного Кремлем ада, представителями этой маленькой кавказской страны и как будто сам оказываюсь под обстрелом, кожей ощущаю беспомощность детей перед очередной зачисткой. Эти знания в меня вбили ракетными обстрелами, блок-постами и зачистками, фотографиями растерзанных трупов и разрушенных городов, слезами матерей и бесконечными цифрами потерь.
Как так случилось, что русский народ, переживший страшные войны, заплативший миллионами жизней, перестал воспринимать чужую боль, стал с безразличием относиться к слезам своих жен и матерей, к гробам своих детей? Почему нас оставляет равнодушным вид разрушенного человеческого жилья и разодранное в клочья тело младенца? Почему мы с упорством достойным лучшего применения продолжаем посылать на смерть и сеять смерть? Кровь и смерть стали обычными, ежедневными новостями на наших телеэкранах, как прогноз погоды! И почему мы считаем, что чеченский народ хуже эстонцев, украинцев, грузин, казахов? Одним можно, а другим не сметь? Почему мы охотно верим, что в Чечне проходит антитеррористическая операция? А все чеченцы не иначе как террористы и их необходимо уничтожать, «мочить в сортире»?
Терроризм и террористы понадобились нашим правителям, чтобы появился СТРАХ!
Дизраэли как-то сказал: «То, что называют общественным мнением, скорее заслуживает имя общественных чувств». Если же надо в чем-то убедить массу, то этот процесс может быть начат только с воздействия на эмоции - на освоение логической аргументации масса не пожелает тратить ни усилий, ни времени. Толпу убеждают не доводами, а эмоциями. Особенно легко возбудить те чувства, которые в обыденной морали считаются предосудительными: страх, зависть, ненависть, самодовольство. Для манипуляции сознанием, годятся любые чувства - если они помогают хоть на время отключить здравый смысл. Общество, подверженное влиянию неадекватного страха, утрачивает общий разум. Страх всегда используется как инструмент управления. Страх внушенный, привитый в здоровое тело русского народа и выросший в нем в огромного монстра, лишил его возможности соображать. Культивирование страха стало важной составной частью всего путинского правления, инструментом его власти.
Страх терроризма. По определению терроризмом является угроза или использование насилия в политических целях отдельными лицами или группами, которые действуют как на стороне, так и против существующего правительства, когда такие действия направлены на то, чтобы оказать влияние на большее число людей, чем непосредственные жертвы. На примере Путина мы имеем типичное проявление государственного терроризма, терроризма в отношении, как собственного российского народа, так и народа Чечни.
Утверждают, что взрывы в Москве и Волгодонске устроили террористы из Чечни. Однако в акции такого рода важны не столько конкретные исполнители, сколько заказчики - те, кто обсуждал и планировал акции, сидя где-нибудь в Ницце или Малаховке. Если есть деньги, нанять можно хоть чеченцев, хоть французов.
Обычно мы равнодушны к праву, но когда льется кровь, не правовые действия вызывают у нормальных людей возмущение. Вина в кровопролитии на тех, кто сидел и продолжает сидеть за кремлевской стеной, но с помощью пропаганды перекладывает эту вину на Россию в целом и на русских в частности. Московский государственный терроризм всколыхнул всю Чечню. И здесь уже никакие силовые действия, никакая дальнобойная артиллерия и авиация не поможет.
Сергей Алексеев, гражданин России.
Для «Кавказ-Центра»
