Вниманию читателей предлагается очередной рассказ известного чеченского писателя Билала Алканова - «Воспоминание о Судном дне», который печатается впервые.
В основу рассказа легли реальные события, произошедшие в одном из населённых пунктов на востоке Ичкерии в самый разгар Второй русско-чеченской войны.
Прототипами главных героев рассказа являются моджахеды Исламской бригады «Джундулла» («Войско Аллаха»), входящей в структуру Восточного фронта ВС ЧРИ и действующей, в основном, на территориях Веденского и Шалинского районов страны.
Четверо моджахедов из бригады «Джундулла» - Абубакар, Мовлади, Салман и Рамзан в 2006 году стали бессмертными Шахидами, инша Аллах, с оружием в руках защищая мусульманскую веру - Ислам-Дин и родную землю - Нана-ДегIаста от русских оккупантов и агрессоров. Ещё раньше геройски погибли Турпал, Казбек, Аслан, Ибрагим, Майрбек...
Да благословит Аллах Газават чеченского народа!
Абу-Хусайн Шамилёв, литературный критик
*********
Воспоминание о Судном дне
(Рассказ-быль)
Посвящается светлой памяти Шахидов русско-чеченской войны
1.
Наверное, они уже пробежали больше половины пути. Они старались во что бы то ни стало сэкономить время. В шестистах метрах от хутора Дошин-Ирзе моджахеды резко сбавили бег, а потом плавно перешли на шаг, мимолётными касаниями зафиксировали положение гранат, пальцы механически нащупали спусковые крючки автоматов.
И тут Мовлади показалось, что за ними упорно следят чьи-то настороженные глаза. Это тревожное ощущение не было для него в диковинку, потому что возникало почти всегда при подходе к чеченским населённым пунктам, оккупированным русскими бандами.
Всё вокруг, казалось бы, дышит мирно и безмятежно, никто по тебе не хлещет шальными струями пуль. Но что там, в домах и за ними, знает только один Аллах, и поэтому каждый раз, когда идёшь в глухую неизвестность, натренированные глаза отыскивают и запоминают любую неровность окружающего ландшафта. И в сознании упорно ворочается неотвязная мысль, что в случае непредвиденных обстоятельств спасение можно будет найти вон за этим остро торчащим бугорком или вон в той неглубокой выбоине.
Десятки и сотни километров прошли за годы Второй русско-чеченской войны моджахеды-разведчики амира Мовлади в боевом охранении Исламской бригады «Джундулла». Схема их передвижения была предельно проста: двое дозорных моджахедов впереди, столько же по бокам, а ядро отряда располагается чуть сзади. И через каждые два часа производилась смена, чтобы риск для всех был максимально равным. Это был незыблемый постулат из неписаного кодекса моджахедов.
Таким порядком отличался и сегодняшний марш-бросок, а именно тот его отрезок, когда моджахеды находились в режиме безудержного бега.
Теперь же они рассыпались в цепь, всматриваясь в сумрачные силуэты редких домов хутора, остро сверля глазами тёмные, без занавесок, окна.
Совершенно не нравятся амиру исламских разведчиков эти мрачные строения и поляна, вытянутая к ним, словно большая зёлёная подкова. Ещё больше не внушает доверия густой ельник, который почти со всех сторон обступает притихший хутор. При желании в этих домах и сараях русские оккупанты могут упрятать целую роту своих карателей, а в лесу - ещё большее по своему числу бандформирование.
Когда амир Исламской бригады «Джундулла» Супьян ставил перед ними боевую задачу, она вначале показалась совершенно безобидной и лёгкой. Подумаешь: проверить, нет ли русских оккупантов на хуторе Дошин-Ирзе, который значился на карте в нескольких километрах от селения Мехаште.
- Если сумеете взять пленного кафира - немедленно тащите его сюда, но не стоит гнаться за ним целенаправленно. Даю вам четыре часа для выполнения боевого задания, - строго предупредил амир Супьян, скользнул придирчивым взглядом по рослой, упрятанной в пыльный камуфляж фигуре Мовлади. И чуть пристальней всмотревшись в черты его осунувшегося исхудалого лица, искренне посочувствовал:
- Я знаю, Мовлади, что всю ночь вас нещадно гонял. Но нам непременно надо получить сведения о вражеской дислокации, иначе Бригада будет поставлена под серьёзный удар. А такую «роскошь» мы не имеем права себе позволить. А теперь идите - после нашей Победы вдоволь отоспитесь. Пусть Аллах поможет вам!
2.
На поляне очень тихо и мёртво, и эта тишина наотмашь бьёт по натянутым до предела нервам, тяжело стучит в висках взбаламученная предчувствием близкой опасности молодая горячая кровь. Чеченцы идут настороженно, тянут шаг, внимательно оглядываясь по сторонам.
Вокруг ещё слабо чувствуются остатки былой ночной прохлады, в воздухе не ощущается ни пыли, ни гари. Босиком бы пройтись сейчас по этой шелковисто-изумрудной траве, чтобы ноги отдохнули от сопревшей военной обуви.
Но чёрта с два пройдёшься тут! Мовлади чувствовал, что «лёгкое задание» начинало потихоньку осложняться, как уже бывало не однажды на его моджахедовском веку.
Когда до хутора Дошин-Ирзе осталось примерно метров сто, Мовлади резким и рассчитанным движением поднял руку и, моментально бросившись на землю, дал короткую, якобы, прицельную очередь. Моджахеды вмиг распластались и также обстреляли хутор.
Но оттуда никто на огонь не отозвался.
Мовлади снова нажал на спусковой крючок автомата, на этот раз подольше задержав на нём указательный палец, не забыв при этом с удовольствием послушать, как его моджахеды автоматными строчками старательно шьют моментально обветшавшую тишину над хуторскими крышами.
Но хутор с каким-то исступлением молчал.
Мовлади с какой-то остервенелой страстностью желал ввести русских оккупантов в заблуждение: может быть, не выдержав долгого напряжения, они откроют огонь, думая заодно, что их обнаружили. Но эти мерзкие твари огонь не открывали и ничем себя не обнаруживали. По всей видимости, хутор пуст или там засели какие-то безмозглые истуканы...
Шёл десятый час ясного июльского дня. В сочной траве, неугомонно стрекоча, резвились кузнечики, а над нею в невесомом танце кружились разноцветные бабочки. Костлявая стрекоза примостилась на бинокле Мовлади и ни за что на свете не желала сменить место дислокации. Мовлади рассматривал дом за домом, сады, изгороди, но ничто не выдавало присутствия живой души.
Русские оккупанты могли предпринять незаметный отход в лес при приближении чеченских моджахедов, и их могло быть много, но по каким-то только им известным соображениям они пока не хотели выдавать себя.
Всё может быть даже проще: когда чеченские моджахеды убедятся, что «хутор пуст», русские каратели могут незаметно возвратиться обратно и неожиданно нанести сокрушительный удар в спину. И засаду коварную они могли устроить, а выжидать просто времени нет.
Мовлади поднялся и медленно пошёл к домам. Он не отрывал от них глаз и в то же время замечал всё, что делается справа и слева от него. Он пытался и не мог освободиться от назойливой мысли, что давно находится под чужим прицелом, и до смерти не «четыре шага», как поётся в одной кафирской песне, а всего лишь четыре дюйма - и ни сантиметра больше.
Невысокие, с красными черепичными крышами хуторские дома, приземистые сараи и в соседстве с ними буйно цветущие сады с угрюмым равнодушием наблюдали за приближением растянутой цепочки чеченских моджахедов.
Впереди оставалось около сорока метров. Очень подходящая дистанция для прицельного автоматного огня. Мовлади окинул взглядом моджахедов. Их лица казались напряжёнными. Один Абубакар улыбнулся ему и помахал рукой: не беспокойся, Мовлади, всё будет хорошо.
Родные Абубакара жили в эмиграции, и он совсем недавно получил от них весточку и узнал, что они все живы-здоровы. С тех пор Абубакара словно подменили: он всё смеялся и всё время тихонько что-то мурлыкал себе под нос, тихо улыбаясь чему-то. И теперь он шёл уверенной походкой - статный, ясноглазый, лихо развернув плечи, будто заранее знал, что огня со стороны кафиров не будет.
По всей видимости, жители давно покинули хутор Дошин-Ирзе. Чувствовалось, что они ушли из хутора без явной спешки, но двери домов, сараев и других хозпостроек оставили незапертыми. Они тем самым как бы безмолвно просили: заходите, если в этом есть нужда, пользуйтесь нашим добром, но не разрушайте, ради Аллаха, ничего, потому что мы обязательно вернёмся обратно, когда чеченские моджахеды погонят русских оккупантов за пределы Нохчийчоь.
- Воспитанные и сознательные люди и, видать, очень предусмотрительные. Наверное, сидят в каких-нибудь комфортных местечках, пережидают лихую годину, чтобы при удобном случае обратно повернуть свои оглобли, - не то похвалил, не то подверг осуждению хозяев Турпал. Но никто из моджахедов почему-то не поддержал его реплику, явно рассчитанную на роль безобидной шутки.
Моджахеды, храня какие-то отрешённые выражения на озабоченных лицах, стали внимательно осматриваться по сторонам.
Множество сигаретных окурков и почти свежие следы тяжёлой армейской обуви у родника в центре хутора наглядно свидетельствовали о недавнем пребывании здесь русских оккупантов. Узнать бы ещё, в какую сторону и надолго ли они ушли, да вот не спросишь ни у кого.
Как с самого начала и предполагал Мовлади, за домами раскинулась небольшая низина, и русские оккупанты, скорее всего, моментально отошли лишь при приближении чеченских моджахедов.
И, как частокол, встают в воспалённом сознании вопросы: кто они - отставшая от своих малочисленная и плохо вооружённая бандгруппа или организованное и крупное русское бандформирование? Почему русские каратели без боя оставили занятый ими хутор?
3.
...Неделю назад разведчикам Исламской бригады «Джундулла» было приказано установить связь с моджахедовскими отрядами амира Хайруллы и амира Хусайна, которые являлись их «соседями» справа и слева. Заместитель Мовлади Казбек пошёл с одной группой моджахедов на правый фланг, а он, Мовлади, на левый.
Он со своими моджахедами прошёл приблизительно два километра лесом и оказался на большой поляне со свежими копнами свежескошенного сена, и в это время на них налетели российские стервятники. Не успели оглянуться, как первый бомбардировщик, как им вначале показалось, сбитый, начал падать прямо на моджахедов. Разбегаться уже было слишком поздно, поэтому все врассыпную бросились на землю без всякой надежды когда-либо снова подняться.
Казалось, что огромный огненный смерч втянул всё тело в свой гибельный водоворот и начал тащить его куда-то вверх, пока онемевшие руки судорожно не ухватились в жалкие лохмотья искореженной травы.
Но российский бомбовоз не был никем сбит, моджахеды просто волею случая очутились в месте выхода его из крутого пике.
Следующих бомбардировщиков моджахеды встречали уже лёжа на спине, остервенело стреляя по ним из автоматов и, видимо, попадая, но вся четвёрка русских стервятников благополучно оторвалась от неожиданно возникшего на её пути опасного огневого рубежа и взмыла вверх для нового захода, теперь уже со стороны солнца. А потом началась адская бомбёжка.
Когда моджахеды поднялись, то увидели, что вся поляна пуста, а копны сена с неё точно корова языком слизала, и в автоматных рожках, даже запасных, патронов почти не осталось. Невольно подумалось: «Всё будет нормально, ведь, не с врагом же предстоит встреча, а со своими соратниками».
Моджахеды начали продвигаться дальше. Вдруг они заметили, что рядом с опушкой леса, срезая по диагонали дальний угол поляны, совершенно не таясь, проследовала группа людей в армейском камуфляже и поспешно скрылась в сумрачном лесу, где, по расчётам моджахедов, имелась узкая лесная дорога, одним своим концом выходящая к окраинам селения Автуры.
Один из той группы немного приотстал и, похоже, начал поджидать моджахедов. Сразу пришло на ум, что это, конечно, свои люди из подразделений амира Хусайна. Вот и связного оставили, а перед тем сами открыто прошли в лес.
Но что-то насторожило тогда Мовлади. На всякий случай он послал вперёд двоих моджахедов, а сам с остальными специально задержался.
И сделал он это вовремя, так как «связной» вдруг странно крутнулся на месте и резким движением руки пустил красную ракету прямо по направлению к моджахедам, и десятки очередей, слева - от дороги, и справа - от лесного массива, плотно прижали моджахедов к сырой земле.
Очень интересная тогда картина получилась: моджахедам совершенно нечем было зарядить автоматы, так как кончились боеприпасы, а русские оккупанты почему-то решили, что в этом кроется какой-то хитроумный манёвр моджахедов, и, соединившись, начали спешно отходить, даже бросили своего раненого. От него моджахеды узнали, что столкнулись с лазутчиками русских оккупантов, которые ходили в тыл Исламской бригады «Джундулла».
Очень ценного пленного они тогда привели в штаб бригады, а теперь...
4.
Неумолимое предчувствие близкой беды и твёрдая уверенность, что коварный враг находится совсем рядом, ни на минуту не покидали Мовлади. Он не мог понять: почему русские оккупанты без сопротивления позволили им занять хутор? Несомненно, что в этом таился какой-то недобрый замысел, а вот какой?
Мовлади подозвал к себе Салмана, опытного моджахеда-разведчика, с которым они, как говорится, вместе не один пуд соли съели и приказал:
- Возьми с собой напарника и открыто пройдись с ним в сторону леса, а по дороге оба сделайте вид, что дерётесь друг с другом. Может, русские оккупанты как-нибудь отреагируют на вашу «потасовку» и обнаружат себя.
- Хорошо. Я возьму с собой Турпала - мне давно хочется дать ему увесистый подзатыльник, ведь, он же у меня до войны девушку из села Герменчук отбил, - пошутил повеселевший от такого забавного задания Салман, известный своим озорным характером и юмористическими выходками.
- Это ещё надо будет смотреть, кто кому даст подзатыльник! - угрюмо отозвался мрачный, как грозовая туча, Турпал. У него со вчерашней ночи сильно разболелся зуб, и он с утра был в мрачном настроении.
- Ладно, идите, но смотрите, не приглянитесь только вражеской пуле. И да хранит вас Аллах!
- Не беспокойся, Мовлади, всё сделаем как надо, инша АллахI, - ответил Салман, а Турпал в знак согласия кивнул кудлатой головой.
Салман и Турпал вдоволь побродили по окраинам хутора, а во время «самодельной драки» оба разом упали на землю и досконально прочесали из автоматов начало дороги, сероватой змейкой уползающей в лес.
- Скажите, что у вас там? - с неизбывной надеждой в голосе крикнул Мовлади, высовываясь почти всем туловищем из окна крайнего к лесу хуторского дома.
Салман поднялся во весь рост, безнадёжно махнул рукой:
- На живца хотели выманить русских кафиров, да вышел у нас пустой номер.
- Если там они были бы - наверное, давно отозвались бы: ведь, когда двое меж собой дерутся, у третьего всегда от боевого азарта прямо руки чешутся, - поддержал Салмана Ибрагим. - Нам какое задание давали? Любым способом установить, есть ли на хуторе русские оккупанты. Как видите, их нет здесь. А в лесу? Естественно, что они где-то в нём схоронились. Так лес этот, может, до самого Урус-Мартана тянется. Но нам же не приказано его прочесать.
Ибрагим был совершенно прав: задание амира Супьяна фактически выполнено. Его трудно было опровергнуть и в другом: если пойти по дороге в лес, то где-нибудь русские оккупанты обнаружатся, но неизвестность не давала Мовлади возможности принять окончательное решение об отходе.
Ведь, может случиться и такое, что после ухода моджахедов русские оккупанты через час-другой, как тараканы, вылезут из лесных укрытий и нанесут по моджахедам фланговый удар или незаметно проберутся в их тыл.
Как там ни крути-верти, а в лес сунуться непременно надо будет. Конечно, всем отрядом туда идти нет резона и надобности, так как с этим делом лучше всего справится группа из нескольких моджахедов.
Конечно, соваться в лес моджахедам не очень-то хочется. Мовлади тоже не горит горячим желанием побывать в нём и, предупреждая возможные возражения, он объявил приказ:
- Будем проверять лес на наличие в нём кафиров. Со мной пойдут Салман и Абубакар.
Он принял окончательное решение взять с собой этих двух моджахедов, зная, что они имеют долголетний опыт совместного выполнения боевых заданий и приучены работать вместе, отлично дополняя друг друга. К тому же, все трое были из одного села. На лобастом, обветренном лице Салмана ходуном заходили желваки, а у Абубакара в глазах появились явные признаки озабоченности, но больше они ничем не выдали своего неудовольствия.
Самым тщательным образом проверив оружие, все трое деловитым шагом вышли из дома и быстро разошлись, чтобы ненароком не попасть под одну и ту же вражескую очередь. Левым шёл Абубакар, правым - Салман.
5.
Мовлади по мере возможности старался придерживаться дороги. Он мог тысячу раз подряд поклясться, что в лесу вероломно притаились русские оккупанты, но эта клятва не имела никакой цены до первого выстрела. Он на своём, хоть и небольшом, жизненном опыте убедился в том, что интуиция во многих случаях оправдывается, но, к большому сожалению, истиной она не считается.
Поэтому надо идти вперёд через «не хочу». Как ни парадоксально, возвращение в бригаду возможно лишь после того, как их обстреляют русские оккупанты.
Небольшой взгорок от крайних домов хутора Дошин-Ирзе полого спускался к лесу, превращаясь внизу в ровное и чистое поле, на котором не было ни кустов, ни деревьев, лишь высокая молодая трава невнятно шелестела у самой лесной опушки.
Трое моджахедов издали являлись хорошей мишенью для врага. Но, несмотря на это, они с завидной невозмутимостью продвигались вперёд, держа наготове автоматы.
Конечно, на безмолвный лес были направлены ещё десять автоматных стволов моджахедов, оставшихся на хуторе, но надежды на коэффициент полезного действия их огня всё-таки было маловато, так как с крыш хуторских домов моджахедам придётся стрелять на звуки выстрелов, а русские оккупанты получат возможность бить прицельно.
Мовлади искоса взглянул на часы и резко участил шаг. До леса оставалось шестьдесят метров. Пятьдесят. Сорок.
Салман неожиданно поднял руку. Он её ещё не успел полностью поднять, когда с опушки оглушительно загрохотал вражеский пулемёт. Кафирский пулемётчик повёл стволом справа налево. Первым, словно от удара, дёрнулся Салман.
Мовлади спас автомат. Пуля попала в рожок и едва не выбила АКМ из рук. Изображая убитого, он рухнул на землю и юркой ящерицей отполз в старую, заросшую травой ямку.
Задержавшись на Абубакаре подольше, очередь поднялась к крышам хуторских домов, откуда лес прошивали автоматы чеченских моджахедов.
- Меня ранило! - крикнул Салман и тяжело побежал к хутору с перебитой рукой, повисшей как плеть.
Вражеский пулемётчик начал бить по нему, а затем снова принялся косить траву над самой головой. С настойчивой тупостью он стрелял по Абубакару.
Мовлади дотащил моджахеда до ямки, укрыл в ней почти всего Абубакара, но только его ноги не вместились туда. По ходу движения даже успел осмотреть его раны. Одна пуля попала прямо в голову, ещё четыре прошили спину и руку.
«Не выживёт», - с горькой тоской подумал Мовлади и не ошибся. Густая струйка алой крови полилась из открытого рта, Абубакар захрипел, задёргался в конвульсиях и затих.
«Дала гIазот къобалдойла хьан, Абубакар», - тихо промолвил Мовлади и шершавой рукой бережно закрыл широко открытые глаза Абубакара, ставшего Шахидом на пути Аллаха.
Мовлади сменил рожок, но стрелять до поры до времени не стал. «Пусть кафиры думают, что перебили всех. Так будет лучше», - решил он.
Неожиданно вспыхнувшая перестрелка резко пошла на убыль и стихла. Мозг Мовлади неотступно сверлила мысль: «Добежал Салман или по пути враги добили его?». Наверное, всё-таки, добежал, решил он, потому что моджахеды перестали стрелять, так как им уже не надо прикрывать Салмана огнём.
Мовлади и его моджахеды давно сработались друг с другом и при помощи языка общались лишь в редкие часы затишья перед боями. В боевой обстановке обходились без слов, часто даже без команд, всё понимая по выражению глаз, едва заметному движению бровей, по тому, кто как ходит, ползёт, лежит, ведёт стрельбу.
Мовлади был уверен и в другом: Салмана немедленно доставят в бригаду, а амиру Супьяну передадут донесение о встрече с русскими оккупантами. Задание можно считать полностью выполненным...
Во время внезапной стрельбы он чувствовал себя в некоторой безопасности, теперь же основательно забеспокоился: трава у опушки высокая, русские оккупанты могут подобраться к нему незаметно для моджахедов, находящихся на хуторе. Ну что ж, пусть ползут. У него два автомата и четыре рожка к ним, пять гранаты, пистолет Стечкина, финский нож, здоровые руки и ноги.
Чтоб не терять даром времени, он стал разгибать усики чек на гранатах. Если руки будут заняты, он может вытащить его зубами. К тому же, и нервы на пределе, надо же их чем-то успокаивать.
Хоть и несильно, но начал дуть ветер. Трава заходила ходуном. Попробуй, разгляди, где она клонится от ветра, а где её раздвигает рука русской твари.
В глубине леса раздался резкий хруст, будто кто-то нечаянно наступил на сухой сучок. Но если кто-то из оккупантов полез на дерево, придётся сходу его сшибать. И когда моджахеды откроют огонь, под возникший шумок можно и ему пострелять.
Мовлади перевёл автомат на стрельбу одиночными выстрелами и лёг так, чтобы его приняли за мёртвого, сам же он мог хорошо слышать и следить за вершинами деревьев...
6.
В летнюю пору в чеченских лесах начинают вовсю резвиться беззаботные кукушки. Моджахеды не забыли молву, слышанную ими с детства: «Сколько раз кукушка кому накукует, столько лет тот и проживёт».
В перерывах между боями они часто ради потехи устраивали коллективные «кукушкины гаданья» и, как дети, радовались, когда всем выпадало «жить долго». Это означало, что они увидят конец этой кровавой войны и вернутся домой победителями.
Однажды и Мовлади, как говорится, ради спортивного любопытства тоже «спросил»: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить?». Досчитал до пятидесяти и бросил - пустое и богопротивное дело.
Хотя моджахеды, являясь истинными мусульманами, абсолютно не верили в эти языческие штучки-побасёнки, они иногда то ли в шутку, то ли всерьёз, но всё же отдавали некоторую дань уважения своим детским впечатлениям и воспоминаниям, которые напоминали им месяцы и годы, проведённые в родительских домах, где причудливым образом сочетались воедино исламские обряды и чеченские традиции со всеми своими преданиями, адатами, легендами. Вот наподобие «кукушкиного гаданья». Ведь, и Абубакару одна из таких кукушек нагадала сто лет жизни, а он стал сегодня Шахидом, инша АллахI.
А он, Мовлади, пока жив и здоров. Сколько раз мог быть убитым, искалеченным, но срок, назначенный ему Аллахом, видимо, ещё не наступил. По крайней мере, до этой вот самой минуты. Только Он знает, когда человек распрощается с этим бренным миром.
Можно наугад привести десятки примеров необычных ускользаний от смерти на войне: шагнул случайно вперёд - и остался невредим, пуля прошмыгнула почти под носом; мина в полтора метрах упала - но не взорвалась почему-то; под страшную бомбёжку попал - и ни одним осколком не задело. Что может стоять за всем этим, если не воля Аллаха?
И всё это до лишь поры до времени, а, ведь, сколько ещё шагать и шагать по оккупированной родной отцовской земле, пядь за пядью, метр за метром отвоёвывая её у грязных русских кафиров.
Сколько ещё впереди будет чеченских хуторов, сёл, городов, которые надо вот так же, как и сегодня, «проверять» и брать, выколупивая из них русскую мразь? Сотни смертей маячат впереди! Вот, например, от одной утром спас автомат. Не попади пуля в автоматный рожок, прошила бы она живот, и лежать бы ему рядом с Абубакаром безучастным ко всему на этом бренном свете.
Вот именно - на бренном свете, но Абубакар уже в Эхирате и получает свой священный удел у Аллаха. Ему дела теперь нет до мирских забот. Он обладатель божественного Рая. Конечно, его очень не хватает сейчас рядом: здорово он истреблял врагов Аллаха и был отличным моджахедом. Вот за эти заслуги он и получил долю бессмертного Шахида. Конечно, его прекрасной участи можно искренне и по-хорошему позавидовать. Но только Аллах знает, когда и кого Он заберёт в следующий раз под Свой Вечный Трон.
Со всех сторон укрытый густой травой, Мовлади лежал в своём случайном прибежище между хутором, где были моджахеды, и лесом с засевшими в нём русскими оккупантами и благодарил судьбу за то, что застраховала его от вредной привычки курить.
Вдруг со стороны хутора послышался характерный звук ручной пилы. Видимо, она была старая и тупая, и в свежее дерево вгрызалась натужно и надсадно, часто прерывая свой хилый скрежет. Мовлади насторожился: что там задумали моджахеды и как на эту затею отреагируют русские оккупанты?
Лес клятвенно молчал. Утром он зло огрызнулся пулемётной очередью, подбил Абубакара и Салмана и затих.
Пила вначале работала более или менее размеренно, но потом как будто начала злиться: вжик, вжик, вжик. Следом деловито застучал топор. Кто-то умело и не торопясь тесал дерево.
«Аслан!» - пронеслось в мыслях Мовлади. Даже в такой критической ситуации нашёл себе дело. Наверное, ограду решил починить или двери какого-нибудь сарая хуторского строения починить. Как только появится свободная минута, достаёт Аслан свои нехитрые инструменты и начинает методичный ремонт.
Многим моджахедам деревянные ножны для кинжалов, кобуры для пистолетов и рукоятки для ножей он сделал - можно сколько угодно глядеть на них и не наглядеться, и даже вспотевшая от напряжённого боя рука не соскользнёт с них. Мини-тиски, резцы, напильники разные - всё с собой таскает Аслан.
Утром, когда русские оккупанты шитьём из автоматов только-только уложили Мовлади на землю, ему вспомнились слова амира Супьяна: «Умный всегда найдёт выход из любой затруднительной ситуации, а мудрый вообще не попадёт в неё...».
Слова эти начали маленькими звонкими молоточками стучать в голове Мовлади, и он начал лихорадочно отыскивать свой выход, единственно верный в предельно простой ситуации: он не может отойти без тела Абубакара, моджахеды - без них обоих.
Перебрав в уме десяток вариантов, он остановился на самых реальных двух.
Первый из них содержал в себе быстроту и привычность исполнения. Он начинает немедленный отход короткими зигзагообразными бросками, всё время подтягивая за собой тело Абубакара. Моджахеды прикрывают. В верёвке десять метров. Десять раз перебежать, упасть, отползти в сторону, подтянуть...
Стоп! Стоп! Здесь он укрыт травой, а метров через тридцать начнётся голое поле, которое упирается во взгорок к тому же. Он будет виден русским кафирам как на ладони, и они смогут подшибить его десять раз, если не больше. Моджахеды бросятся на выручку, и их тоже перебьют. Нет уж, двоих потеряли - и хватит, больше он кафирам никого не отдаст!
Второй выход - продолжать укрываться в ямке до наступления темноты - возник одновременно с первым и казался намного надёжнее, но он обрекал на пассивное выжидание и полную зависимость от поведения русских карателей.
Перед тем как принять окончательное решение, Мовлади взвесил возможности моджахедов, не попытаются ли они обойти русских кафиров лесом, нанести по ним фланговый удар или зайти к ним с тыла, чтобы отпугнуть их от опушки?
Русские кафиры «показали» им пока один пулемёт. Неизвестно, какие ещё сюрпризы они в следующий раз преподнесут. Ведь, не имея даже приблизительного представления о количественном составе врага, ввязываться в бой, по крайней мере, опрометчиво.
Поэтому моджахеды так не поступят. «Волей-неволей придётся действовать по второму варианту, - усмехнулся Мовлади. - Ни у меня, ни у оставшихся на хуторе моджахедов другого выхода нет».
7.
Добела раскалённое, сошедшее с ума от собственной жары солнце оккупировало полнеба, накалило автоматные стволы, иссушило землю, сделало нестерпимо горячим воздух.
Одежда уже давно не в силах была служить надёжной защитой от прицельно бьющих солнечных лучей, так как и сама накалилась, как банный кирпич, и нещадно жгла распластанное на земле тело. Уплотнившийся воздух был чрезвычайно сух, как в всамделишной парилке.
Унялся даже небольшой ветерок, приносивший на своих хрупких плечах незначительную прохладу, и истомлённому жарой Мовлади казалось, что наступило удушливое предгрозовое затишье.
Не говоря уже о нескончаемой настороженности - ведь, лежал он совеем недалеко от русских кафиров - Мовлади приходилось всё время сдерживать себя, чтобы ежеминутно не смотреть на стрелки часов. Он начал испытывать к ним тупую и самому себе непонятную ненависть за их медлительность. Иногда ему казалось, что они нарочно остановились, чтобы продлить его муки как можно дольше.
Строго-настрого запрещал себе думать о воде, но думал о ней беспрерывно. Он рисовал в воображении холодные-прехолодные капли воды и мысленно тянулся к ним потрескавшимися и почерневшими губами, всем своим большим, сопревшим на жаре телом. Хищными коршунами терзали мозг неотступные мысли о преждевременном отходе.
«Стоит ли переносить столько горьких мучений и терпеть? Может, постараться решить всё побыстрее? А вдруг повезёт, как везло до сих пор?» - мучительно думал Мовлади, укрепляя себя призрачной надеждой на скорый уход русских кафиров.
Что им столько времени делать в лесу? До сих пор не полезли же кафиры за ним. Получается, что у них нет сомнений в его смерти. Ведь, и по хутору не стреляют. Молчат свинячьи потомки.
Уничтожая последние остатки терпения, стыдил себя: вот будет потеха, если русские кафиры и на самом деле уже ушли, а он вот так, по-дурацки будет лежать и ждать наступления вечера...
Но почему же тогда моджахеды на хуторе тоже воздерживаются от активных действий? Видимо, им что-то кажется подозрительным. Без всякого уговора, даже не имея возможности визуального общения, они пришли к одному и тому же решению, и он уже не имеет никакого права подвергать своих моджахедов ненужной смертельной опасности.
Именно это обстоятельство и удерживало Мовлади, иначе он сорвался бы и совершил какой-нибудь необдуманный и рискованный поступок. Призвав на помощь всю свою выдержку, он терпеливо оставался на месте.
Глоток бы холодной воды! Родниковой! Из горного ключа! И даже не столько пить она нужна вовсе - такая драгоценная, сколько просто смаковать на вкус - и только! Даже не помнится, какая она есть на самом деле.
За столько лет Второй русско-чеченской войны Мовлади передумал о многом. Но, почему-то, чаще всего в памяти возникали не бои, а кропотливый, нудный и повседневный труд на войне.
В одном из своих бесчисленных отсеков память хранит промозглую слякоть, собачий холод и пронизывающие насквозь дожди. Без конца видится какое-то чавкающее липкой грязью поле, по которому необходимо ползти по-пластунски. В борозде, проложенным дрожащим от холода телом, прямо на глазах накапливается мутная вода. И приходится в поисках летучего тепла и спасения инстинктивно прижиматься к бездушным молекулам этой жижи - холодной, мокрой и грязной.
Ползёшь и с монотонным постоянством думаешь только о том, как лучше всего выполнить боевое задание, и, конечно, подспудно - о тёплых землянках на базах родной Исламской бригады «Джундулла», в которых можешь найти тепло и сухую одежду.
Возвращаешься из очередного боевого задания полуживой от усталости, с тебя в три ручья стекает вода, а одежда и обувь перепачканы жидкой глиной, которую ты остервенело стараешься соскоблить ножом и ногтями, хотя порой на это гигиенические потуги не хватает ни сил, ни желания, в результате чего твоя грязная одежда летит в самый дальний угол землянки, а ты заваливаешься спать мёртвым сном.
У тебя почти нет свободного времени. Например, остановились где-то - надо обживаться, копать ячейки, строить землянки. Всё сделали, не успели даже чуть-чуть обжиться, и снова вперёд, до следующей остановки, а там опять зарываться в землю и начинать всё сначала.
«Но пусть лучше будут промозглые дожди, колючие метели, космический холод и вселенский голод, чем эта испепеляющая жара, это беспощадное солнце, и сумасшедшая жажда, и изнурительное бездействие, которое исподволь гнетёт своим бездушным томленьем», - думал Мовлади, без конца поглядывая то на часы, то на небо.
«В Судный день Солнце нависнет над Iарш-Майданом как гигантская стрела и будет немилосердно жечь воскрешённых Аллахом людей», - почему-то вспомнились ему слова имама мечети из родного села Сацкъархи. И он живо представил себе ужасную картину Страшного суда.
И память Мовлади начала отчётливо воспроизводить слова из пятничной проповеди имама:
«Земной путь человека всегда бывает трудным, он связан с добыванием средств на пропитание. Каждый человек является только путником на этом свете, а путник не должен особенно стремиться к роскоши, мирским благам.
Благо может быть истинным, если от него не будет разочарования и наказания. А такие блага Всевышний Аллах создал только в Раю. Значит, не умён заботящийся о тех благах мира, из-за которых он будет разочарован и наказан Аллахом. Стремящийся создавать блага вне Рая лишается райских благ.
Мы должны помнить о могиле и о Судном дне, так как воспоминание о них влияет на нашу мирскую жизнь, а от того, как мы будем себя вести на этой бренной Земле, будет зависеть наша вечная жизнь в Раю или в Аду».
Лес продолжал безмолвствовать. В нём исподволь начали накапливаться неясные вечерние тени. Несусветная жара начала потихоньку спадала, а солнце, перед тем как уйти на заслуженный покой, стало наливаться густой краснотой, как планета Марс.
Мовлади дал себе зарок пролежать ещё минут сорок, до конца выдержал их - никто, кроме Аллаха и его самого, не знает, чего это ему стоило! - и начал прикидывать пути отхода. Вернул усики гранатных чек в первоначальное положение, прикрепил гранаты к одному боку, чтобы они не мешали ему ползти на другом боку, забросил два автомата за спину и начал осторожно ползти, рывками подтягивая тело Абубакара...
8.
Где-то далеко за лесом белесое небо неожиданно позеленело и наискось понеслось к земле, слабо донёсся приглушённый расстоянием хлопок ракетницы. Не прошло и пяти секунд, как со стороны опушки леса взвилась и вторая зелёная ракета. Третья же ракета ушла в противоположную сторону.
Мовлади сразу смекнул, что сигнальные ракеты приказывают русским оккупантам либо идти в атаку на хутор, либо отойти от него как можно дальше.
Моджахеды на хуторе тоже без особого труда расшифровали «ракетное послание» оккупантов.
Мовлади моментально вернулся в своё обжитое за день углубление. Снова приготовил два автомата к стрельбе, снова разогнул усики гранатовых чек, а сам он весь ушёл в стихию нетерпеливого азарта: «Если ко мне не полезут, пропущу вперёд и ударю им в спину - устрою русским свиньям финскую баню!».
На опушке леса с характерным гулом застрочили пулемёты. Разноцветные строчки трассирующих пуль полетели по направлению к хутору. Моджахеды на огонь не ответили, но через некоторое время раздался трубный голос Апти:
- Добро пожаловать, кафиры ненаглядные, заходите без стука. Вы сможете только у нас приобрести самые дешёвые путёвки в огненную геенну! Дешевле бывает только даром!
Из глубины леса русские кафиры прокричали что-то абсолютно непечатное, но почему-то стрелять больше не стали. Неожиданно послышался шум удаляющихся шагов, который постепенно начал стихать.
Совершенно необъяснимое изумление властно вселилось в душу Мовлади. Он не знал: верить или нет? Но он где-то на грани шестого чувства поверил и медленно пополз и потянул за собой тело Абубакара.
На половине пути встретил Турпала и Рамзана. Они удивленно и как-то странно посмотрели на Мовлади, но не проронили ни единого слова. И у моджахедов на хуторе был непривычно растерянный вид, словно их уличили в чём-то непотребном.
Мовлади тяжело опустился на ступеньки крыльца первого же хуторского дома и прохрипел:
- Да-а-йте пи-и-ить!
От долгого молчания у него пропал голос и пересохло в горле.
Мовлади пил длинными и жадными глотками, захлёбываясь, заливая водой пыльную одежду и радуясь, что она густо намокает и приятно холодит распаренное тело. Остаток воды он щедро вылил себе на голову, большими мокрыми руками растирая сопревшую шею, и устало откинулся к стене, щурясь от удовольствия и непередаваемого чувства избавления.
- Салман жив?
- В нескольких метрах от дома русские кафиры ранили его в ногу, но он сумел доползти, а потом мы его утащили на базу.
- Ничего, - Мовлади улыбался - не напрасны были его муки, и не подвёл он своих моджахедов. - У нас найдётся немного поесть? И воды мне дайте. Чем больше, тем лучше.
Там, лёжа в ямке, он даже не вспомнил о еде, но теперь хлеб, сникерсы и банка сгущёнки оказались такими вкусными, что таяли во рту.
Моджахеды смотрели на него во все глаза, как будто видели его впервые.
- Что уставились? - с утомлённой ленцой спросил Мовлади, продолжая усиленно жевать.
- Видишь ли, - с еле заметным волнением в голосе сказал Турпал, - мы считали, что ты и Абубакар оба стали Шахидами. И упханаш приготовили штук восемнадцать на двоих. Решили вас похоронить в селении Мехаште, но упханаш решили заранее смастерить здесь, чтобы там не терять времени на их изготовление. И ждали наступления темноты, чтобы забрать ваши тела.
«Значит, Аслан строгал для нас упханаш», - подумал Мовлади, вспомнив как странно ему было слышать звуки пилы на хуторе, думая о близкой опасности.
Вот почему с таким удивлением и смущением встретили его моджахеды! Не верили, что в такую адскую жару он смог пролежать под носом у русских оккупантов целый день и ничем себя не выдать.
- Эти девять упх положим в сарай, в них уже нет нужды - засуетился Ибрагим, как будто он в чём-то провинился перед Мовлади. - Ты только не обижайся на нас, ладно? Так даже лучше, Мовлади... Ну, что мы тебя вроде как мёртвым посчитали, а ты живой. Значит, жить будешь долго, - смущённо бубнил он, и моджахеды уверенными кивками подтверждали, что, мол, есть такая примета и она верная, делая серьёзный вид, что очень уж верят таким дурацким байкам.
...Из величественного леса, со всех сторон окружающего поляну, низом стлалась плотная иссиня-чёрная мгла, уничтожая последние проблески света на земле. Пройдя шагов сто, Мовлади оглянулся на хутор Дошин-Ирзе, дома которого и близкие от них деревья как бы соединились воедино с графитным небом, и теперь трудно стало их различить в свинцовых сумерках душного июльского вечера...
Билал Алканов, член СП ЧРИ
